Сумерки Баригора - Софья Соломонова
Когда за окном забрезжили первые лучи рассвета, мальчик нашел в себе силы выбраться из-под одеяла. В комнате царил полумрак, уже можно было различить силуэт большого комода в дальнем углу и деревянную, расписанную яркими красками лошадь-качалку посреди комнаты.
Верни полежал еще немного. По-прежнему было тихо. Вдруг за окном закричал петух, и мальчик в ужасе вновь закрыл голову одеялом, но тут же отругал себя за то, что испугался. А потом он почувствовал, как ткань его ночных штанишек становится влажной и теплой. Верни стало очень стыдно. Он уже несколько месяцев не мочил кровать и очень гордился собой, и вот снова даже не понял, как это произошло. На глаза вновь навернулись слезы. Нужно было найти Мию, чтобы та помогла ему переодеться и поменяла простыню.
Верни сел на кровати и, еще раз проверив, что под ней не спрятался гоблин, нашел на полу мягкие пушистые тапочки, которые вчера ему подарила тетя Анна. Он поднялся на ноги и тихо-тихо подошел к двери, с отвращением ощущая, как капли мочи стекают по ноге. Он остановился у двери и прислушался. Все еще ни звука. Стараясь не шуметь, Верни открыл дверь, но она все же предательски скрипнула петлями. Мальчик спрятался за створкой и сжался в ужасе, но ничего не произошло. Он постоял так еще немного и все же решился выйти из комнаты.
В соседней комнате всегда спала Мия. В утреннем полумраке Верни не мог понять, на месте ли няня. Подойдя к кровати, он потянул на себя одеяло. Оно с легким шорохом сползло на пол, открывая пустую подушку. В комнате странно пахло, чем-то мускусным, металлическим, мерзким, как будто где-то варили кровяную колбасу. Верни терпеть не мог кровяную колбасу.
Мальчик огляделся. В комнате никого не было, и только в углах притаилась тьма. На мгновение ему показалось, что она собирается в неестественно изогнутый человеческий силуэт, и мальчик, вскрикнув, бегом бросился к выходу в коридор.
Ему было страшно, очень-очень страшно. Но в коридоре было светло. Свечи в канделябрах на стенах уже почти догорели, но некоторые еще продолжали освещать проход неровным светом. Здесь тоже было тихо. Тихо и безлюдно.
Свет внушил Верни надежду на то, что всё в порядке и ему просто приснился кошмар. И все же мальчик старался не шуметь. Тихо-тихо он прокрался к спальне дяди и тети, находившейся прямо по коридору. Всю дорогу его преследовал мерзкий металлический запах. Верни подумал, что, может быть, это он и его мокрые штанишки – источник вони. Но, наклонившись и понюхав себя, почувствовал лишь обычный запах мочи. Поморщившись, Верни продолжил путь и вскоре оказался перед массивной красивой дверью хозяйской спальни.
Ему пришлось встать на носочки, чтобы опустить тяжелую ручку и открыть дверь. Одна из мягких домашних туфель слетела с ноги и осталась лежать на полу, но Верни не обратил на это внимания. В нос снова ударил тот же мерзкий запах. В спальне он был сильнее, насыщеннее, будто марево. Верни затошнило, и он с трудом подавил рвотный позыв. Ему снова стало не по себе. Что-то было не так. Было слишком тихо. Ниоткуда не доносилось ни храпа, ни сопения, ни поскрипывания кровати.
– Тетя Анна, – позвал он тихонько, но ответа не было. Он позвал снова, уже громче, и снова, уже срываясь на крик, но в комнате все так же стояла тишина. На ватных ногах он двинулся вглубь темной спальни. Шторы были задернуты почти полностью, и свет зарождающегося рассвета не проникал в комнату. Верни приходилось двигаться на ощупь. Напуганный, он снова заплакал, громко всхлипывая и продолжая звать тетю и дядю.
От удушливого запаха стало совсем не по себе. Верни не понимал почему, но вонь лишь усиливала его ужас. Но вот в тени комнаты он увидел силуэт кровати, и в его душе забрезжила надежда: сейчас он разбудит тетю Анну, и она успокоит его. И все это окажется лишь дурным сном.
Но тут его босая нога угодила во что-то мокрое, вязкое и холодное. С ужасом и отвращением Верни отдернул ее и отшатнулся. И именно в этот момент луч взошедшего солнца пробился через щель между занавесками и осветил до того почти абсолютно темную комнату. Яркий свет на мгновение ослепил мальчика, а когда его глаза чуть-чуть привыкли к свету, он увидел…
Он стоял на краю огромной багрово-красной лужи, залившей чудесный паркет спальни и пропитавшей пушистый ковер. В центре этой лужи лежала тетя Анна. Широко открытыми стеклянными глазами она смотрела прямо на мальчика. На ее шее Верни увидел огромную багровую рану, рассекающую горло от уха до уха, и засохшую на ней мерзкой коркой кровь. Все вокруг было залито кровью: стены, роскошный бежевый балдахин супружеской кровати, тяжелые кремовые шторы, стеллаж с книгами у дальней стены. Кровавые брызги можно было заметить даже на потолке.
Верни хотел закричать, но крик застрял в горле, превратившись в дикий животный хрип. Он развернулся, чтобы бежать, но тут же наткнулся на тело дяди Томаса. На дяде Томасе была светло-голубая ночная рубашка, такая же, как на самом Верни, но по светлой ткани в районе живота и груди расползлись багровые пятна. Как и тетя Анна, дядя Томас лежал неподвижно, и его пустые глаза впились в Вернона.
Рвотный позыв вновь скрутил тело мальчика, и его вырвало остатками вчерашнего ужина прямо в заливавшую пол лужу крови. Не видя дороги от застилавшего глаза ужаса, Верни бросился прочь из спальни. Сердце стучало в ушах так громко, что он не слышал больше ничего вокруг. Он мчался по пустым коридорам, не помня себя, пока не оказался в главном зале, где прошлым вечером взрослые ужинали и веселились.
Зал был щедро залит ярким рассветным солнцем, и в его лучах открывшаяся Верни картина выглядела еще более ужасающей. Все помещение было завалено телами слуг. Молодые служанки лежали в лужах крови, как тетя Анна. Их шеи вспороты, а рты раскрыты в немом крике ужаса. Тела слуг-мужчин скопились на полу у выхода из зала, у некоторых из них в руках все еще были тяжелые канделябры и кухонные ножи. Но все они были мертвы. Здесь тоже все было залито кровью. Кое-где она еще не успела высохнуть и мерцала в солнечных лучах, как самый жуткий рубин.
Вернон не знал, что делать. Взрослые всегда говорили
