Секрет невечной мерзлоты - Юлиана Сергеевна Алексеенко
– Здравствуй, Эда! – так же бодро, как всю неделю, приветствовал учитель свою ученицу. Теперь Эда понимала, что совсем не морозом была вызвана эта бодрость. Какая же она глупая. Учитель стал оправдываться. – Прости, пожалуйста, я снова опоздал! Из-за этих морозов все просто как черепахи! Люди впадают в спячку буквально на ходу. Все в состоянии анабиоза!
Всегда спокойный учитель как-то глупо хихикал, Эда смотрела на него и впервые видела в нем дурачка. Если это любовь делает людей такими глупыми, то лучше ей никогда не влюбляться. Эда опустила взгляд, положила сумку, которую успела взять в руки, задумав побег с урока, взяла скрипку.
– Ну что, начнем? – спросил счастливый Эдик. Ученица лишь бросила на него короткий взгляд и заиграла. Весь урок она смотрела только на свой инструмент, стараясь играть как можно громче и уверенней, чтобы не слышать ни собственных мыслей, ни учителя, комментирующего урок. А когда занятие подошло к концу, она молча сложила вещи, сказала только «до свидания» и пошла домой.
Она даже с Чипом не разговаривала в этот день, только молча потрепала его голове и налила теплого молока. Потом села на диван, подогнув под себя ноги, и стала просто грустить. Почему так случается в ее жизни, думала она? Почему никто не любит ее по-настоящему? Вокруг столько дураков, а те, кто не дураки, у тех всегда свои дела, свои любимые люди, своя тайная жизнь. Эда думала, что она особенная для своего учителя музыки, она думала, что ему важны занятия с ней, а это, оказывается не так. Они настолько для него не важны, что он, наверное, и вовсе не приходил бы на них и оставался со своей невестой, но видимо, просто должен. Все вокруг вызывали у Эды гнев, но Эдуард Генрихович был действительно самым лучшим из всех людей, и она не могла даже злиться на него. Она просто страдала. Чип сначала старался развеселить свою хозяйку, стягивая с нее плед и виляя хвостом, но Эда оставалась равнодушной к усилиям друга, и тот вскоре просто улегся рядом, изредка поглядывая на девочку.
Жизнь казалась ей теперь еще более бессмысленной и безрадостной. Она сидела так, пока совсем не стемнело, потом приехала мама, и Эда встала, но только для того, чтобы не вызывать вопросов. Когда мама разогрела ужин, девочка отказалась есть, сказала, что, может быть, съест ужин чуть позже и пошла к себе в комнату. А там было так холодно, что Эда с порога даже забыла, зачем пришла – от мороза у нее шел пар изо рта прямо в спальне! Как будто комната находилась не в отапливаемом доме, а совсем отдельно. Эда быстро вышла и пошла в кухню, снова села на диван и накрылась пледом.
– Эда, у тебя все хорошо? Ты не заболела? – спросила мама. Сама она была очень грустная, как будто даже похудевшая.
– Нет, я в порядке.
– Ты не будешь делать уроки?
– Я сделала, – солгала Эда, которая уже и забыла, когда делала их в последний раз. Ей совсем не хотелось отвечать на вопросы, но пока в ее комнате был жуткий холодильник, из теплой кухни идти было некуда.
Мама была занята какой-то работой по дому, а Эда все думала о своем одиночестве. Конечно, она помнила о том, что может исполнить любое свое желание, но она не знала, чего она хочет. Снова стать для Эдуарда Генриховича любимой ученицей, и чтобы никаких невест? Чтобы дома снова стало тепло, чтобы был праздник и приехали брат с сестрой? Чтобы снова подружиться со школьной подругой? Чтобы мама не была такой понурой приставалой и не задавала глупых вопросов? Чтобы появились новые друзья? А может, чтобы стать взрослой и, наконец, жить в собственном огромном, роскошном доме? Она так и уснула в думах о том, какое счастье было бы для нее наиболее желанным. Мама накрыла ее, погасила свет и ушла к себе.
Эда долго колебалась, стоит ли ей идти на следующее занятие по музыке, или снова бросить – теперь уже окончательно. Но когда пришло время, она почему-то не смогла пройти мимо музыкальной школы и снова стала ждать учителя. Только в окно не смотрела – ей не хотелось видеть эту глупую девицу с локонами, которую ее учитель будет целовать на прощание. И в этот день Эдуард Генрихович вдруг не опоздал – вошел класс за 2 минуты до начала. «Какой прогресс!», ехидно подумала про себя Эда, немного расстроившись даже, что учитель сегодня повел себя более дисциплинированно. Она больше не верила, что заботит его, и никакие подтверждения обратного ей были не нужны. Она снова старалась играть как можно сосредоточеннее, чтобы не замечать ничего вокруг.
– Отлично, Эда! – похвалил ее учитель, когда она закончила этюд. – Ты не просто вернулась в форму, но и заметно выросла за это время!
Эда стиснула зубы, чтобы не возразить учителю.
– Но на вид ты не выглядишь веселой, – заметил он после паузы. – У тебя все хорошо? Ты напряжена немного, и это слышно даже по твоей игре.
Эда не отвечала. Ей казалось, если она сейчас откроет рот, то скажет что-то нелепое и, может, даже грубое. Она побоялась спросить, можно ли она перейдет к следующему упражнению, и поэтому просто начала играть дальше. Эдуард Генрихович молчал, но скорее не игру слушал, а пристально наблюдал за лицом ученицы. С ней что-то было не так, это было очевидно. Он дал ей закончить короткое упражнение, а когда она сняла скрипку с плеча, спросил снова:
– Эда, что-то не так с тобой, что случилось?
Эда молчала и только крепче сжимала зубы. Только, увы, это помогало мало. Лицо ее напряглось, покраснело, она нахмурилась, чувствуя, что вот-вот заплачет. А учитель не унимался:
– Эда. Что-то случилось, я это вижу. Если что-то дома не так, скажи мне. Если тебе трудно заниматься, мы
