Уильям Гордон - Глаз павлина
— Птеор! Птеор! Фарах! Кирос! — взлетали к мозаичному сводчатому потолку крики шемитов.
И хотя мужественных воинов все еще было намного меньше, чем зуагиров, дикари стали отступать, в панике бросая добычу. Они никак не могли взять в толк, что происходит. Их сабатейские союзники уверяли, что обитатели дворца околдованы и вырезать их будет не труднее, чем стадо овец. Однако действительность оказалась куда более жестокой. Против них билась не полусонная дворцовая челядь, а опытные воины, прошедшие огонь и воду.
Тем временем из храма Птеора подтянулись Барсы Рамазана, а к королевским садам начали стягиваться регулярные войска. Многие горожане, решив, что на город напал враг, вооружились чем попало и помчались ко дворцу, чтобы дать неведомому захватчику отпор. Участь зуагиров была решена.
— Пленных не брать! — отдал приказ потрясенный увиденным Фарах.
Зуагиры, понимая, что ждать пощады не приходится, бились как одержимые. На первом этаже дворца и в королевских садах кипела жесточайшая сеча. Кочевники гибли один за другим, но немало и доблестных шемитов сложили в эту ночь свои головы. Трупы громоздились друг на друга, плодородная земля настолько пропиталась кровью, что превратилась в хлюпавшую под ногами жижу.
Фарах, словно молния, возникал то там, то здесь, бросаясь в гущу сражения. Казалось, один только вид правителя придает гражданам Кироса новые силы и укрепляет их сердца.
— За короля Фараха! — неслось со всех сторон.
Врагов становилось все меньше и меньше, победа была уже совсем близка, когда в глубине дворца раздался страшный крик королевы:
— Фарах! На помощь! Дети!!!
— Я иду, Деметрия!
У Фараха словно выросли крылья, когда он бросился вверх по лестнице. За ним, едва поспевая, мчались Рамазан и его воины.
Король в считанные мгновения достиг покоев, где жили маленькие принцессы. Обычно с ними сидела нянька, но накануне Ниенна приболела, и в эту ночь с девочками осталась сама королева. Глазам Фараха предстала ужасная картина: створки тяжелых дубовых дверей были высажены, а у порога громоздились трупы стражников-шемитов и сабатейских колдунов, одетых в кроваво-алые цвета своего нечестивого божества. Двое воинов Кироса были изрублены на куски, но и они отправили на тот свет не менее полудюжины врагов.
В этот миг Фарах осознал всю хитрость замысла сабатейцев. Колдуны усыпили стражу лишь для отвода глаз, чтобы зуагиры не сомневались, что победа достанется им легко. На самом деле почитатели Золотого Павлина просто хотели связать силы Фараха жестоким боем. Именно так все и произошло. Главная же цель сабатейцев заключалась в том, чтобы похитить дочерей Фараха.
Но кровожадные демоны не учли одного — силы материнской любви. Стражники выполнили свой долг до конца, и того времени, пока они сдерживали противника, Деметрии хватило, чтобы спрятать малолетних сестер в потайную нишу. Словно фурия, набросилась Деметрия на сабатейцев, стараясь выгадать время и призывая Фараха на помощь. Королева дралась, как бешеная тигрица, но справиться с воинами-жрецами она не могла. И хотя ей удалось спасти детей, себя спасти она уже не сумела.
Фарах опоздал всего на миг. Когда он перепрыгивая через трупы, ворвался в покои, оставшиеся в живых колдуны затаскивали связанную по рукам и ногам королеву Деметрию на летающий ковер, с помощью которого им и удалось незаметно попасть во дворец.
Фарах прыгнул вперед. Но поздно! Ковер уже был в воздухе. Все, что он мог сделать, это швырнуть вдогонку хохочущим колдунам свой меч, который воткнулся прямо в спину дородному сабатейцу в алой мантии с золотой оторочкой. Нелепо всплеснув руками, тот забился в агонии и рухнул вниз. Слезы бессилия и бешенства текли по щекам Фараха, когда он протянул руки к потерянной любимой. И хотя их разделяла всего дюжина локтей, обмануть судьбу смертный был не в силах. Разлученная с детьми и мужем Деметрия крикнула: — Я люблю тебя, Фарах! Я умру с твоим именем в сердце!
И тогда Фарах принял решение, подобного которому не приходилось еще принимать никому. Словно молния, метнулся он к одному из воинов Рамазана, вырвал у него короткий лук и подскочил к окну.
— Я люблю тебя, Деметрия! — Слезы хлынули у Фараха из глаз, но он поднял лук и спустил тетиву.
Глаза Фараха и Деметрии встретились. Кто может сказать, о чем они думали в этот миг и что они поведали друг другу? Не было сейчас во всем мире людей, более счастливых и более несчастных, чем они. Сами звезды и небесные светила на этот миг остановили свой ход, отдавая дань уважения смертным, любовь которых заполнила ледяную бездну Вечности теплом.
Бесконечная любовь и признательность были во взгляде Деметрии, когда оперенная стрела, выпущенная Фарахом, нашла ее сердце. И когда глаза королевы умиротворенно закрылись, Фарах издал страшный стон, из его прокушенной насквозь губы потекла кровь, и он рухнул замертво.
— Он не приходил в себя целую луну, — закончил свой рассказ Рамазан. — А когда открыл глаза, то это уже были глаза не юноши, а умудренного жизнью мужа. Теперь ты понимаешь, что для Фараха значит потерять дочь! Все-таки проклятый Павлин добился своего, — горестно заключил старый воин.
— Мерзкая птица пока ничего не добилась. — Конан от ненависти заскрипел зубами. — Еще не все потеряно! Главное — не терять присутствия духа. Боги всегда на стороне правого! В любом случае, выбора нет ни у вас, ни у меня, ни у девушек. Испокон веку мужчины преодолевали все препятствия, чтобы спасти любимых!
— Ты прав, горец. Да пребудет с тобой милость Птеора!
Глава четвертая
Конан шел по погруженному в предрассветные сумерки городу. Солнце еще не встало, лишь на востоке редкие облака чуть заалели. Стены красивых белокаменных зданий были подернуты розовым флером. Легкий ветерок шелестел, играя сочной листвой деревьев и султанами пальм, нежно пробегал по головкам цветов. Приветствуя наступление нового дня, пели птицы, щебетанию которых мелодичным журчанием отвечали многочисленные фонтаны. Но теперь киммериец знал истинную цену внешней красоты и обманчивого покоя. Древнее зло черной язвой разъедало сердце Кироса. Так до поры до времени скрывается отвратительное насекомое под нарядной оболочкой кокона, чтобы в один миг осквернить мир своим появлением.
Всем своим сердцем Конан ощущал приближение грозных событий. Безошибочное чутье варвара уже уловило дыхание грядущих бедствий. И как ни странно, теперь он чувствовал себя гораздо спокойнее и увереннее, чем накануне. Какой бы сильный и хитрый враг ему ни противостоял, Конан не сомневался в своей победе. Каждая клеточка его тела была переполнена силой, льдистые глаза грозно сверкали. Что же, он сделал свой выбор!
