Артём Рыбаков - Ликвидаторы времени

— Сержант — это же вроде унтера по-старому, верно?

— Да.

— А вот непохож ты на унтера — образованный больно.

— Если на армейские звания переводить — это старший лейтенант, ну а на «старые деньги» — штабс…

— Да хоть прапорщик! Всё одно — офицер… командир то есть… Забери Маринку!

— Да куда я её дену-то?!

— Да ты не сомневайся, она и санитаркой может быть и стрелять умеет. Сам посуди — дочь офицера!

— Какого офицера? — не понял я.

— Она же Татьяны дочь, и отец у неё, соответственно, полковник, то есть полковой комиссар Евграшин. Сам подумай, что немцы с ней сделают, если прознают?

— Ну, прям-таки…

— Ты что, думаешь, я не знаю? — перебил меня Соломин. — Да нам на второй день они приказ зачитывали. Собрали всех в Старом у правления и так и сказали, чтобы комиссаров и комиссарских прихвостней выдавали, ну и жидов — тоже.

Тут в разговор, сверкая взором, вступил Трошин:

— Ан… Алексей, давай возьмём! Верно же староста говорит!

— Боец Трошин… — начал я, но, поняв, что на официозе тут не «съедешь», поменял тональность, — Слава, сам понимать должен — не я тут решаю. Была бы моя воля — женский комсомольский батальон сформировал бы… И тебя командиром поставил! — напоследок подколол я разошедшегося Бухгалтера.

Слава замолчал, но продолжил сверлить меня взглядом.

— А вы, Семён Акимович, не волнуйтесь, я командованию передам свои соображения. Ну а вы пока к акции готовьтесь, — и я полез из-за стола.

«От Советского Информбюро

В течение 20 июля продолжались напряжённые бои на ПСКОВСКОМ, ПОЛОЦКО-НЕВЕЛЬСКОМ, СМОЛЕНСКОМ И НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях. Каких-либо существенных изменений в положении войск на фронте не произошло.

В тылу немецких войск развернулись успешные действия партизан. Партизанские отряды наносят противнику серьезные потери.

Несмотря на неблагоприятные условия погоды, наша авиация продолжала действовать по уничтожению мотомехчастей противника и его авиации. По неполным данным, в течение первой половины дня 20 июля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 25 самолётов противника.

В Балтийском море наша авиация потопила один миноносец противника.»

Глава 4.

Мой доклад у командования восторга не вызвал, Шура-Раз так и сказал:

— На фига пыжился староста этот, если не готов ни хрена?

И, несмотря на мои возражения, что это — задел на будущее, наработка контактов и прочая подготовительная работа, сказал, чтобы я в ближайшие пару суток своими прожектами его не беспокоил. Мол, итак дел много.

После командирской отповеди вопрос о приёме в отряд Марины я, ясное дело, даже не поднимал. О чем и сказал Трошину, поджидавшему меня у «нашего» грузовика.

— Как же так, Антон? Ведь комсомолку-то взяли?

— Что, так девчонка понравилась? — подколол я боевого товарища, и очень удивился, когда услышал в ответ:

— Да, сильно!

— Вот это да, Слава! Влюбился что ли?

— Антон, ну как ты не понимаешь!? — с жаром ответил Трошин, — Ведь староста этот, Акимыч, он прав был — пропадёт девчонка! Она такая красивая… И гордая! Ты видел? Такая — ни за что спину перед немцами гнуть не станет! И прятаться не будет!

— Тщ-тщ, — постарался успокоить я его, — Да, девчонка — замечательная и всё такое… Но сам посуди, в лес её тащить смысл имеет? Мы тут что, на пикнике? Или на рыбалку выехали? Командир прав! Вот станешь командиром сам — бери к себе в отряд кого хочешь!

Трошин надулся и, не говоря ни слова, пошёл восвояси. Я же направился в сторону «медпункта».

Медпункт соорудили по образу и подобию «штаба», разница была в только чуть более низком потолке — поскольку Серёга, в отличие от двухметрового командира, росту среднего, да и большинство манипуляций с ранбольными предпочитает производить сидя, а не стоя.

Уже метров с десяти я услышал Дока, вещавшего что-то хорошо поставленным лекциями голосом. Подойдя ближе, я разобрал слова:

— … таким образом, первая и главная задача при оказании первой доврачебной помощи — остановить кровотечение и постараться провести профилактику шокового состояния. Если есть возможность, прежде чем эвакуировать пострадавшего постарайтесь определить характер ранения…

«Интересно, кого это он там учит с такой серьёзностью? Неужто Лидочку охмуряет?» — подумал я и вежливо «постучался»:

— Товарищ военврач, разрешите поприсутствовать на лекции? — и отодвинул полог в проходе.

«Ба! Вот это да!» — к моему удивлению, на занятиях присутствовала не только Лидочка, но и Юрин с Несвидовым и пара бойцов. Серёга скорчил недовольную мину:

— Товарищ старший лейтенант, обождите пока я закончу… И вообще — я сегодня только по записи принимаю.

— А где у вас регистратура находится? Или можно в порядке живой очереди?

Сергей подмигнул, сохраняя при этом недовольное выражение лица, и ответил:

— Через четверть часа зайдите, за товарищем будете, — и показал рукой на Несвидова. Тот всполошился, не понимая, а при чём тут он.

— Что вы, что вы, товарищ военврач, я не настаиваю, — шутливо извинился я и поторопился покинуть медпункт — всё-таки люди делом занимаются, а я просто заглянул к Серёже поболтать.

У Казачины меня тоже ждал облом — Ваня колдовал над какими-то микроскопическими, но явно опасными, приблудами, поскольку, когда я заглянул к нему под тент, он говорил ассистировавшему ему Кудряшову:

— Вот, Денис, смотри, если эта пластинка сдвинется — глазам моим писец придёт.

Дед Никто кивнул в ответ с очень серьёзным видом, и ещё крепче сжал фонарик, которым освещал складной столик.

Я тихонечко закрыл полог и отправился восвояси. «Вот, что за чёрт! Даже поговорить не с кем!» — подумал я, вспомнив, что Алик сейчас трудится переводчиком на очередном туре допросного марафона. Можно, конечно, было отправиться на боковую, но на часах ещё не было и девяти вечера, да и не устал я пока. Осознание собственной временной ненужности так меня огорчило, что я даже слегка испугался. Но, покопавшись немного в себе, я решил, что это, всё-таки, последствия утреннего нервного срыва. Видно действительно нервишки за последнюю неделю порядком поистрепались. «Решено, сегодня — у меня выходной!» — постановил я, и, достав из рюкзака плоскую бутылку с коньяком, «залёг на матрас», то есть удобно устроился под тентом натянутым у «круппа». Пригубив пару раз армянского, я вытянулся на спальном мешке и закурил. В голову лезли всякие невесёлые мысли вроде того, что «везение наше скоро кончится, и вот тогда…» Или о том, что наши булавочные уколы, по большому счёту, ничего не изменят… И прочая разная депрессивная хрень… Чтобы отвлечься от скорбных дум, я глубоко затянулся, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь хорошее.