Юрий Никитин - Придон
Она говорила и говорила, голос журчал, но Итания уже не слушала. Ее пальцы, словно сами по себе, слегка отодвинули занавеску. В узкую щелочку блеснул солнечный свет, стук копыт стал намного громче, ощутимее. В сотне шагов от повозки, чтобы ее не достигала пыль, легко и красиво мчатся на красивых быстрых конях артане. Их кони и сами всадники кажутся призрачными, чересчур легки и свободны движения, куявские рядом с ними показались бы скачущими коровами.
– Он с той стороны, – подсказала служанка.
Итания отодвинула занавеску с другого окна, лишь потом сообразила, что служанка чувствует каждое движение ее сердца, застеснялась, но продолжала молча наблюдать за всадниками. Впереди, чуть обогнав остальных, несется на белом как снег коне рослый всадник, по обычаю артан обнаженный до пояса, только золотой обруч на лбу и такие же золотые браслеты на запястьях и предплечьях выдают его высокий ранг.
Он неотрывно смотрел вперед, однако Итания чувствовала, что, если она отодвинет занавеску чуть шире, он тут же повернет голову, а встречаться взглядами ей совсем не хотелось. Получится, что она как будто подсматривает, а это унизительно для тцарской дочери. Тем более что она в самом деле подсматривает, фу, как стыдно…
Но все-таки подсматривала, замечала и его гордую посадку, и властное достоинство, которого полгода назад не было и в помине.
* * *Однажды он все-таки подъехал, сам, никто не звал, да и занавески опущены, Итания услышала его негромкий, но проникающий сквозь все стенки суровый и страстный голос:
– Итания… ты можешь слушать меня или не слушать, но ты услышишь, это выше нас. Это – судьба! Наш рок. Боги не отпустят нас. Так было предопределено еще в момент, когда боги создавали мир. Нам от этого не уйти…
Она ответила холодновато:
– Возможно. Но я попытаюсь.
Сквозь тонкую занавеску она видела только его силуэт, Придон там покачал головой, ей показалось, что он улыбается и что улыбка горькая, страдальческая.
– Не уйти. Нам не уйти, Итания.
Поверх занавески она опустила еще и шторы, совсем отгородившись от мира. Гелия сидела напротив, пятки поставила на сиденье, руки обхватили колени, а сама она смотрела с восторгом и ужасом.
– Как вы с ним говорите, госпожа!.. Я бы умерла со страху, если бы он так на меня своими черными глазищами!
Итания устало усмехнулась:
– Ты же сказала, что артан уже не боишься.
– Артан не боюсь, – призналась Гелия, – но это же не просто мужчина…
– А кто же?
– Не знаю, – ответила она чистосердечно. – Но когда он смотрит, у меня мурашки по коже.
У меня тоже, подумала Итания невесело. У меня, стыдно признаться, тоже мурашки по всему телу. И даже в сердце мурашки. Оно сладко щемит, когда он смотрит, этот разоритель ее страны, этот враг, этот несчастный, что в своем безумии уже не понимает, что творит, и не может остановиться.
Ближе к вечеру, когда он вроде бы невзначай проехал совсем рядом с повозкой, она слегка отодвинула занавеску. Придон ехал, как все артане, выпрямившись, слегка откинувшись назад, так лучше смотрится его широкая и выпуклая грудь, но у него это получалось непринужденно, легко, без нарочитости.
– Сколько нам еще ехать?
Он поклонился с достоинством, но в черных глазах она рассмотрела вину и глубоко запрятанную боль.
– Дня три, – ответил он. – Не больше.
– Впереди прошли дожди, – напомнила она. – Повозка завязнет, это уже не три дня, а шесть или семь…
– Три, – ответил он. Улыбнулся. – Если завязнет, на руках понесем! С той же скоростью. Я имею в виду, понесем прямо в повозке.
Гелия шептала за спиной, боясь высунуться, Итания прислушалась, сказала решительно:
– Тогда нужно остановиться где-нибудь возле озера!
– Зачем?
– Мы уже неделю в дороге, – объяснила она терпеливо. – Мне нужно вымыться. От меня пахнет потом, как от… артанина!
Он нахмурился:
– От артан хорошо пахнет. Твоя кожа пахнет лучшими цветами мира. Видишь, за повозкой спешат, выбиваясь из сил и падая на дорогу, тысячи мотыльков? Они летят на твой запах. Я не хочу пускать тебя в воду. Вдруг превратишься в серебристую рыбку и снова ускользнешь?
Она покачала головой:
– Я могу дать слово, что не ускользну… пока буду купаться. Он горько усмехнулся:
– Слово куявки… К тому же слово, данное врагу под принуждением, многие считают недействительным.
– Я не считаю, – крикнула она. – Я так не считаю!
Его конь прижал уши, покосился на нее с удивлением. Придон торопливо кивнул. В его черных глазах боролись страх и нежелание ее рассердить.
– Хорошо, я велю сделать привал у ближайшего озера. Там и заночуем.
Западная часть неба уже покрылась кровавой коростой. Огромный багровый шар медленно сдвигался к темному краю земли, а впереди наконец блеснула гладь озера. Едва телега остановилась, Итания выскочила, опасаясь, что скоро наступит ночная тьма и ей не разрешат в воду.
Придон послал конных всадников вокруг всего озера, заодно и уток набьют, а Итания сердито остановилась у самой кромки воды. Ее лиловые глаза смотрели на Придона исподлобья, а голос прозвучал язвительно:
– В самом деле будешь наблюдать?
Он сказал хмуро:
– Ты уже почти жена мне.
– Почти не считается, – ответила она дерзко. – Боги могут передумать и в последнюю минуту.
– Не передумают, – пообещал он.
– Почему?
Он усмехнулся:
– Со мной меч Хорса. А он сражает и богов!
– Ого, – сказала она так же язвительно, но по телу пробежал трепет. Придон не шутит, по всем легендам, этот меч способен убить бога так же легко, как и простого зверя или человека. – Ты, конечно, силен… но почему тогда так опасаешься?
– Я не опасаюсь, – возразил он. – Я боюсь. Я страшусь, я ужасаюсь, я весь трепещу от одной только мысли, что ты снова… Я не понимаю, как мог прожить эти полгода без тебя? Потому я готов выглядеть дураком, идиотом, трусом… да кем угодно, но только бы не потерять тебя.
Она указала на другую сторону кустов.
– Отойди вон туда. Ты будешь видеть мою голову. Будешь слышать плеск воды. Я никуда не денусь, неужели не понимаешь? Но я должна помыться. Мне все время кажется, что на мне все еще кровь тех благородных людей, что дали мне убежище… и не выдали нас тебе.
Служанка вздрагивала, пригибала голову, страшась его гнева. Придон молча отступил на другую сторону зеленого кустарника.
Вода была прогретая, словно ею наполнили небольшой уютный бассейн, что располагался в ее покоях рядом со спальней. Служанка приняла одежды, Итания вошла чуть глубже, вода, как теплое парное молоко, ласково и бережно принимала ее тело. Красные лучи пронизывают толщу воды наискось, делают ее мрачной и таинственной, но все равно виден чистый крупный песок на дне, зарывшиеся в него головами мелкие рыбешки, искренне уверенные, что теперь их не видно.
