Дружба народов (СИ) - Лео Сухов
— Молодец! — валькирия погрозила гопнику пальцем.
— Да… Большая часть колонистов — рукожопые пустоголовы! И в другом полушарии дела обстоят так же! — подтвердил Пустырник и очень-очень внимательно посмотрел на меня: — Не выживают тут умные почему-то… Не знаю даже, почему…
— О! У нас есть хороший шанс устроиться! — радостно заявил Семён, не обратив внимания на нашу странную реакцию.
И только Бур посмотрел на меня, на Семёна, на Пустырника, на всех остальных… Задумался и промолчал.
Но я почему-то знал, что Бур всё понял. Понял и сделал выводы.
А мне теперь предстояло убедить этих милых людей, что со мной надо дружить. И с моей группой надо дружить. Потому что с Кукушкиным они и без того подружатся! Они ведь умные люди.
Глава 5
Пр-р-росто вернуться
Дневник Листова И. А.
Сто тридцать четвёртый день. Сборы.
Рано я радовался лагерю Семёна и его людям… Нет, без вопросов: всё было организовано красиво и с умом. Вот только контингент оставлял желать лучшего. Как и некоторые нездоровые отношения в этом странном коллективе…
Начать надо бы с того, что условные «учёные» — может, и не рукожопы, но их периодически заносит. Даже мне разок прилетело настойчивое предложение не лениться, а оказать помощь в сборах. И это при том, что на утро все в лагере уже знали: Вано — руководитель группы и вроде как командир. Но нет! Субординация и дисциплина — это, видимо, какая-то блажь.
А вот озвучить свою мегагениальную идею, как оптимизировать сборы — это пожалуйста! Искать какую-то мелкую, но очень нужную хрень по всему лагерю — это всегда! Так и подмывало спросить: раз уж хрень такая важная, то нафига ты её потерял?
А ещё «учёные» любили тупить… Вот делает он или она какое-то дело, а потом вдруг задумается — и замирает, глядя на руки, на море, на небо, на задницу третьей жены Хир-Си…
Нонтле, кажется, её зовут… Я никак запомнить не могу: эти девчонки такие молчаливые. Нет, я понимаю: там есть на что посмотреть! Но разве нельзя это делать в свободное от работы время?
А то неправильно получается: на работу, значит, забил, а на задницу — пялится. И нельзя точно сказать, с научным интересом или с вполне себе понятным. А если ему Хир-Си в приступе ревности глазик выколет — это, получается, травма на работе? Ещё компенсации затребуют… Страховку платить, в медицинскую капсулу грузить… Ну уж нет!
И ведь не могу сказать, что Семёновы «учёные» — плохие люди. Хорошие! Получше многих. Но местами настолько на своей волне, что стукнуть хочется… То командиром командовать пытаются, то лезут с ненужными вопросами…
Вторую часть группы я мысленно окрестил «ремесленниками», для удобства. Хотя они всё те же учёные, но больше по прикладным дисциплинам. Они вроде бы и приземлённее, и апломба куда меньше… Но почему эти ребята позволяют так собой вертеть, а⁈ Я этого понять не мог.
Просят их что-то сделать — идут радостные, делают… А что своя работа подвисает — так это ничего! Их же никто не ждёт, притопывая копытом, потому что давным-давно собрался!.. Верно же, да?
— Вано, не злись на них. Ну просто они не понимают! — попросил меня Семён, когда через два часа после начала сборов я ушёл к костру нервно пить чай. — У нас так всегда…
— Они не умеют организация и дисциплина! — поддакнул Фриц.
— Да всё они умеют… Если бы кому-то из них нужно было до завтра перелопатить тонну материалов — сели бы и перелопатили! И ни на что бы не отвлекались! — отмахнулся Семён. — Дело не в этом… Они просто привыкли, что вокруг них на Земле все прыгают. Стоит только пальчиком шевельнуть, как все желания угадывают, все прихоти исполняют…
— Почему я мочь, они — не мочь? — как будто продолжая какой-то старый спор, возвёл глаза к небу Фриц. — Я такой же! Но я себя в руки брать, а они не мочь!..
— Просто у тебя другой характер! — пояснил ему Семён. — И другие приоритеты.
— Что ты хотеть сказать? — нахмурился Фриц. — Я есть неправильный учёный?
— Он хочет сказать, что ты, решив пойти в науку, не мечтал о славе. Ты просто стал учёным, а твои труды принесли тебе уважение! — пояснила ему Златовласка. — А эти становились учёными уже при нейросетях… Всё, ради чего они терпели тяжёлый труд и постоянную конкуренцию — это слава, почёт и уважение. И, один раз достигнув, они не готовы с этим расстаться.
Слушая их спор, я отхлебнул отвара и закрыл глаза. Всё это было, конечно, хорошо… Но учёным умам стоило бы кое-что учитывать. Например, что этот новый мир несколько отличается от их любимых кабинетов и лабораторий…
— Ну забыла я, как его складывать!.. Чего орать-то⁈
Неспешно топая от костра к окраине лагеря, я смог понаблюдать за местными разборками.
Девушка лет двадцати пяти ругалась с мужиком из «ремесленников», помогавшим ей сложить «ежа». Под конец он кричал, размахивал руками… А перед этим трижды сложил конструкцию, разъясняя всё чуть ли не по складам…
Но девушка упорно не хотела учиться складывать «ежа». Вместо этого она искренне недоумевала, почему «просто незнание», да ещё «какой-то мелочи», может вызвать такую агрессию.
Если вечером я собирался с ними дружить, то теперь понимал: даже просто довести эту сборную солянку до Алтарного, никого не прибив — подвиг. Девушка в упор игнорировала то, что «ежи» ей уже приходилось раскладывать и складывать — и можно было бы запомнить процесс. Эти защитные конструкции банально находились за пределами её интересов!
А всё, что было ей неинтересно — не заслуживало внимания. Даже если это, на секундочку, спасало ей жизнь. Нет, дружить я буду с Семёном, Златовлаской, а ещё, может быть, Фрицем и Буром. А остальную группу свалю на Иваныча — пускай разбирается. Уверен, он мне обязательно это припомнит… Особенно, когда головные боли станут регулярными.
И всё-таки процесс шёл… Со скрипом, с руганью, с остановками, наши новые знакомые всё-таки сложили лагерь. Тяжёлые конструкции были отправлены в капсулы. Более лёгкие — на спины научных светил.
И к концу третьего часа сборов люди наконец-то были готовы к выходу.
Дневник Листова И. А.
Сто тридцать четвёртый день. Путь на север.
Шли колонной. Мы с товарищами выступали охраной этой человеческой змеи. И в этом вопросе я передал бразды правления в руки Костромы и Пилигрима, которые в подобных вещах явно лучше смыслили.
В голову колонны отправили Пустырника и Пресню. Я, Мелкий и Пилигрим шли с одной стороны, а Дунай, Кострома и Чемодан — с другой. По пути наши тройки постоянно курсировали вдоль растянувшейся процессии.
А замыкал шествие Хир-Си со
