Медосбор - Денис Трусов
Откашлявшись, незнакомец посмотрел на Александра, сжавшегося и погрустневшего, и сказал:
— Здравствуй, Александр. Рад, наконец, познакомиться с тобой. Честно говоря, думал, что ты выглядишь иначе. А ты, значит, вот какой…
Александр встал из-за стола и почтительно поклонился, в этом жесте не было и тени иронии, это было приветствие равного равному. Никто из присутствовавших, за исключением, может быть, безымянного и молчаливого слуги, меланхолично жующего что-то с отсутствующим видом, не видел прежде такого Александра. Странным, сдавленным голосом, не выражающим ничего, кроме огромного напряжения, Александр произнёс:
— Здравствуй, каллиграф. Признаюсь, удивлён видеть тебя здесь и сейчас. Ну что же…. Зачем ты пришёл? И к чему эти головы, ты украл их с Площади?
— Мёд уже поспел, Александр, мёд поспел…
— О чём ты, каллиграф, что ещё за мёд?
— О, ты чувствуешь это, Александр, я вижу, что ты чувствуешь, но не знаешь. И ты боишься, ты сильно испуган, но будь спокоен, я хочу того же, что и ты. И хотя я здесь не для того, чтобы помогать тебе, но помогу и тебе.
— Да, каллиграф, я чувствую. И я боюсь.
— Тебе нечего бояться. Мёд поспел. Отныне всё будет иначе.
— Я… я хочу знать, скажи мне, каллиграф! Я должен знать — почему!
— В этом мире всё уже сказано и среди этого сказанного ты найдёшь ответы…. Сначала ты всё делал правильно, Александр, но потом ты ошибся, твоя ошибка в том, что ты не ушёл со сцены тогда, когда было нужно. Ты заставил зрителей остаться в зале после представления и аплодировать… Тебе кричали из зала, что твоё время истекло, что теперь они и сами могут то, что можешь ты. Но ты не хотел слушать, ты затыкал рот тем, кто мог и должен был заменить тебя. Ты делал из них свонгов, ты желал их смерти, ты хотел навсегда избавиться от них…. Пойми, Александр, ты засиделся, этот мир давно не нуждается в тебе. Пора, мёд созрел! Пришло время распечатать соты, пришло время, чтобы лился славный мёд Фареха, но тебе не отведать его, трутень! Ты уйдёшь, потому что ты сделал то, что от тебя требовалось.
— Но… Я же не так всё…
— Не так и что с того, где-то, в глубине души ты знал, что творишь зло, Александр, не отрицай этого. Но тебе ничего не угрожает, просто ты исчезнешь из нашего мира — навсегда.
— Прости меня, но… Я не хотел, чтобы это было ТАК, каллиграф, я… я не знаю, так страшно теперь…
— И, прошу, не называй меня каллиграфом.
— Но кто же ты, кто ты тогда? Как мне тебя называть?
Селивизар вдруг широко улыбнулся и внимательно посмотрел на Александра, и тогда комната наполнилась ярким светом, от которого показалось, что все присутствующие, кроме Александра и Селивизара растворились в белом огне. Всё так же улыбаясь и не отрывая глаз от испуганного Александра, он взял обе головы за волосы и развел руки в разные стороны, стряхнув повязки с их глаз.
— Назови меня Делиозом-, сказал Селивизар и свёл руки перед собой.
И головы посмотрели друг другу в глаза. И…
День 6.
Хрясь!!!
Бабах!!!
Хлоп!!!
Распердыдымс!!!!!!!
БАЦ!!!!!!!
БУМ!!!!!!!!!!
БИГБУМС!!!!!!
Приложения
Объяснительная
Я, ежели мне будет позволено, Цыбульский Александр Будулаевич, научный сотрудник и исполнительный работник отдела координации проекта "Медосбор-5", среди всего прочего — чепечечного, липкого и лопкого, коего умопомрачительно вдосталь, спрошенный вами, втянутый вами в громоздкую машину объяснений, поясняю тут, честно и откровенно, в связи с вашим запросом о инциденте на моём рабочем, теперь уже можно смело сказать, месте, кто бы сомневался уже, мдя, то есть секторе HHHH-113, что допустил халатность и безобразную безалаберность, из-за которой судьба сектора оказалась под угрозой — зячной и хищной.
Как координатор развития на вверенном мне участке, т. е. в секторе HHHH-113, я, человек ровный и бодрый на то время, успешно справился с поставленной передо мной задачей по устранению гнусных и вероломных сепаратистских элементов (см. мой отчёт по т. н. "Династии Цитадели"). Уничтожив этот отъявленный рассадник межлокального сепаратизма и восстановив в секторе баланс, я должен был лязко оставить внутренние территории HHHH-113 и производить наблюдение за пренатальным и всяческим другим этапом формирования мира, так сказать, извне.
Однако, к вящему моему теперешнему сожалению, беспредельному и эхальному, к хляющему на мои редкие лаковые седины, я оказался податлив на, как говорил один мой знакомый, "головокружение от успехов" и в силу такого карусельного мряжества и просто эгоизма, банального, как макрофаг, я, аки мздинский вол упрямый, не оставил вовремя вверенный мне участок. Я ведь как мама ему был, как гладкая Мама всего — был я для своего сектора, мне хотелось убедиться, что ничто моему выхоленному, персяжно, почти что, дитяти не угрожает, так я оправдывался перед самим собой, раз за разом посещая свой пригублённый участок, хотя и понимал глубинно что и как, понимал, что координатор из "своего" имеет только пару ушей и клюв, да ещё несколько нехитрых плотских вызухов, но так хотелось, знаете же.
И память моя померкла — "любоф-любоф" — к себе и к миру она затемняет памяти и сгущает непамяти, потому я забыл, что секторы класса HHHH — самоорганизующиеся, жучелогие структуры, должные быть абсолютно закрытыми на этапе становления для посторонних.
Вверенный мне сектор явно протестовал против моего присутствия, да, но я не понимал, что это оно, что это выброшество, я это выброшество воспринимал, как очередное проявление происков сепаратистов, невдомёк мне было, что сработал хрестоматийный, известный каждому координатору эффект "трио Брясина" — все эти перевоплощения и незатейливые, положа руку на сердце, ребусы с именами (Вир-Зорен-Лакхан- АхАл ВАх; Селивизар- Птар; Аян — Яан — Ная и т. д.). Мне стыдно и зябко так слевежаться и перносить голочёвку, но я ведь не распознал, а более того, я ведь начал с ними бороться, с этими, как мне тогда казалось, неблагоприятными пароксизмами сепаратизма. Сего я себе никогда не прощу! Засвонговал, прел, стрезялил мир на корню!
