Сто страшных историй - Генри Лайон Олди
— Дух твоей матери устрашился наказания за сокрытие фуккацу?
— Как есть устрашился! Вы бы, небось, меня в ссылку на север, в голодные края отправили? За обман, да? Или на Остров Девяти Смертей, где все с голоду пухнут? Вот она и испугалась! Помирать в моём теле второй раз? Нет уж, дураков нет! Сбежала, мерзавка, ищи-свищи! И фуккацу никакого не было. Я матушку не убивал — она сама утонула! Я её спасти хотел, да не успел…
Дознаватель Рэйден, гроза мстительных духов? Отлично звучит, спору нет! А я-то прикидывал по дороге в управу, какое назначить старухе наказание за сокрытие фуккацу. Учитывая, с одной стороны, добровольную явку, а с другой — попытку обмана. Штраф? Общественные работы сроком от полугода до года, если штраф не сможет выплатить? Порку плетьми? Если порку, то прилюдную или нет?
Но уж всяко не ссылку, тем более на Остров Девяти Смертей. Только откуда Мэмору и его матери об этом знать? Я в своё время тоже не знал. Правду говорят: страх порождает чёрных демонов[15]!
— Значит, дух ушёл?
— Ушёл!
— Теперь мне придётся провести повторное дознание, чтобы удостовериться: ты — это действительно ты, Мэмору с Малого спуска.
— Воля ваша, только это я и есть.
— Вот и выясним, так ли это.
— А когда выяснять-то будете? Прямо сейчас? А у вас поесть чего-нибудь не найдётся? А то с утра ни крошки во рту… Она всё жрала, а мне как не в себя. Морила меня, соки пила…
— Тут тебе не харчевня!
— Ну, может…
— Пошёл отсюда! Когда надо, тогда и выясню!
— А всё-таки…
— Чтоб духу твоего здесь…
Разносчика как ветром сдуло. Может, я и правда гроза духов? Нет, не стоит себе льстить. Я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, постепенно замедляя дыхание. Живот отпускало с неохотой.
Отпустило.
— За мной, — приказал я Широно, вставая.
2
Это началось сразу?
Если горшечник не идёт к дознавателю, дознаватель сам идёт к горшечнику. Идёт? Бегом бежит! Нетерпение и азарт гнали меня вперёд не хуже шайки грабителей, преследующих запоздалого прохожего. К ним присоединилась злость — нахлестывала плетью по спине, добавляла прыти.
Длинноногий Широно едва не отстал.
Дождь прекратился, но едва закончились мощёные улицы, под ногами принялось хлюпать да чавкать. Пришлось замедлить шаг: сандалии скользили в грязи, того и гляди, в лужу шлёпнешься. И как только Широно в своих чудовищных гэта ухитряется не падать, даже не оскальзываться? Прикажу, пусть и меня научит…
Горшечник никуда не денется, уговаривал я себя. Допрошу его чуть позже — какая разница? Но сердце плевать хотело на доводы рассудка. В итоге мне с немалым трудом удалось их примирить на срединном пути: буду спешить, но не сломя голову.
До Малого спуска я добрался быстро: ещё Час Лошади не пробил. Заставил себя остановиться у поворота, перевести дух. Негоже дознавателю заявляться к свидетелю, храпя как загнанная лошадь!
Ну вот, порядок. Можно…
Я едва успел увернуться от нагруженной горшками тележки-двуколки, неожиданно возникшей из-за угла. Впору было решить, что некий злоумышленник нарочно подкарауливал здесь Торюмона Рэйдена, чтоб опрокинуть в грязь!
Тележку резво толкали два работника, коренастых и кудлатых, похожих друг на друга как близнецы. Близнецы и есть. Даже одеты одинаково: серые куртки, штаны цвета окружающей грязи. Не так заметно, когда запачкаешься.
— Простите, господин, простите! Тысяча извинений! Они не нарочно, господин! Просто болваны! Прут не глядя… Вот я вас, косоруких! Да кланяйтесь же, дурачьё! Просите прощения!
Позади работников приплясывал, заламывая руки, хозяин тележки — судя по одежде, торговец средней руки. Близнецы, запоздало вняв словам хозяина, тоже принялись кланяться и бубнить извинения. Оставленная без присмотра тележка, не успев ткнуться ручками в землю, попыталась скатиться назад, под уклон, но далеко не укатилась: левое колесо наехало на ногу одному близнецу, правая ручка чувствительно въехала под дых другому.
Оба дружно заорали.
Хозяин всплеснул руками, разрываясь между двумя необходимостями: обругать бестолковых работников и продолжить извиняться перед господином. С трудом сдержав смех, я махнул ему рукой — извинения приняты, катитесь своей дорогой! — и, обогнув злополучную тележку, направился к дому горшечника, до которого было рукой подать.
Судя по содержимому тележки, тщательно переложенному соломой, Сэберо только что заключил неплохую сделку, продав едва ли не половину товара, который я видел у него во дворе.
— Доброго дня, господин! Ваш приход — большая честь!
Я нашёл горшечника на заднем дворе, возле печи для обжига, из которой Сэберо выгребал скопившуюся золу. Завидев меня, он мигом вскочил, отряхнулся, окутавшись, словно демон из ада, облаком невесомого пепла.
— Добрый день, Сэберо. Помнишь, что ты говорил в управе?
— Конечно помню, господин! Я к вашим услугам!
— Хорошо. У меня к тебе возникли вопросы.
— Прошу в дом, господин! Что знаю — всё отвечу, не сомневайтесь.
В дом я не пошёл, расположившись на веранде. Сэберо суетился, стараясь угодить: притащил вышитую подушку — мне, две циновки — себе и Широно. Предложил заварить чаю, но я отказался. Угодливость Сэберо мне не нравилась. Пытается задобрить дознавателя? Я не раз имел возможность убедиться: так ведут себя те, кому есть, что скрывать.
Но иногда — просто с перепугу и от чрезмерного почтения. Архивариус Фудо любит говорить, что почтение чрезмерным не бывает, но тут я позволю себе с ним не согласиться.
— Ты говорил, после смерти матери твой сосед Мэмору начал больше есть? И по временам заговариваться?
— Так и есть, господин! Чистая правда.
— А когда это с ним началось?
— Так я уже сказал: после смерти его матушки!
— Это началось сразу? Сразу после того, как его мать утонула?
Сэберо наморщил лоб.
— Дайте-ка вспомнить… Нет, не сразу. Точно, не сразу! Дней через десять… Или больше? Не помню точно, уж простите.
Очень интересно!
— Мэмору с матерью ладил? Или нет?
— Ну как это, господин дознаватель? Чтоб с родной матушкой и не поладить?
А сам в сторону смотрит, взгляд отводит.
— Не врать мне!
Я с маху хлопнул ладонью по доскам веранды. Звук вышел что надо. Хлипкая веранда сотряслась, горшечник аж подпрыгнул:
— Простите, господин, простите! Ну, не то чтоб совсем ладил…
— Точнее, Сэберо! За ложные свидетельства знаешь, что бывает?! Я ведь всё равно дознаюсь.
Ну да, на то я и дознаватель. Иногда полезно дать волю чужому воображению: человек сам себе таких кар напридумывает, каких отродясь не заслужил. Ну что, горшечник, представил, что тебя ждёт, если врать станешь?
— Слушаюсь, господин! Неладно Мэмору с матушкой своей жил, ох, неладно… Все в окру́ге знали, все соседи… И я знал. Только молчали. Не
