Юрий Никитин - Артания
Он приотстал, зацепившись жадными глазами за богатство лавки оружейника. У того в глубинах лавки по углам связки пик, дротиков, мечей. Грудой свалены металлические панцири, а самые дорогие и красочные горделиво красуются на стене.
То и дело останавливались куявы, чаще всего мужчины-воины, иногда и простые горожане, все восторгались умелой ковкой, хитроумным сплетением колец, умелой состыковкой сочленений, настолько умелой, что составной панцирь выглядит цельнометаллическим, лезвие ножа не просунуть… но куявы, поговорив, отправлялись дальше, покупателей нет, оружейник наконец заметил могучего артанского воина, издали с высоты седла через головы рассматривающего его богатства, крикнул насмешливо:
– Что, в вашей Степи таких нет, артанин? Придон вспыхнул, хотел ответить резкостью, но неожиданно для себя судорожно вздохнул, ответил честно:
– Ничего похожего.
Оружейник несколько мгновений разглядывал его испытующе. Лицо его омрачилось.
– Жаль, – сказал он горько, – наши законы запрещают продавать оружие артанам. Плохо для дела, вы за хорошее оружие и цену даете хорошую. Я еще помню времена, когда мы торговали… Вы платили столько, что у наших глаза на лоб лезли!
Придон поерзал в седле, сказал упавшим голосом:
– Нам тоже запрещено покупать у вас… куявов. Чтоб не богатели. Но мы сейчас приехали как раз говорить о торговле. И я попрошу брата, чтобы он позволил мне купить у тебя оружие!
Оружейник скользнул взглядом по широким золотым бляхам на конской сбруе, посмотрел на позолоченные стремена, усмехнулся:
– Надеюсь, брат для тебя нарушит устаревший закон.
Придон вскинул руку, прощаясь, не кланяться же простому ремесленнику, поторопил коня. Высокие фигуры артан маячили среди пестрой толпы, как пятеро туров среди крикливых коз, уже чуть ли не на другом конце базара.
Впереди громко и назойливо стучал бубен. Народ стоял полукругом, на деревянном помосте танцевала хрупкая молодая женщина. Толстый бородатый мужчина играл на куявской бандуре, что отличалась от артанской лишь добавочной струной да широким ремнем через плечо, благодаря чему куявы могли играть даже при ходьбе, что вообще-то презираемо для хорошего певца…
Артане ехали мимо, лица суровые и надменные, лишь Аснерд благодушно щурился, взрыкивал, даже показал танцующей женщине большой палец кверху, она испугалась и сбилась с ритма.
Сердце Придона стучало все чаще. Тело тряхнуло, он ощутил холодный озноб, затем огненный меч пронзил тело, рассек сердце. Из груди вырвался болезненный вопль, в небе очень быстро начало разрастаться солнце, приблизилось, обрушилось всей огненной тяжестью.
Огромная рука бога взяла его и ссадила с коня, повела к площадке, к танцующей женщине. Народ расступался перед громадным полуголым артанином, у которого лицо искажено непонятным страданием, а за плечами громадный боевой топор.
Женщина двигалась все медленнее, глаза стали совсем испуганными. Она остановилась, попятилась. Музыкант взмахнул еще пару раз рукой, струны ответили вразнобой, и тоже застыл. Придон взял у него бандуру. Могучая рука бога развернула лицом к застывшей массе…
…Затем бог вошел в него. Придон смутно чувствовал, что его руки, повинуясь чужой воле, ударили по струнам. Вместо собравшихся смутно видел некую массу, они его не интересовали, он играл, а потом ощутил, что из него рвется не то крик, не то призыв, но не воинский клич, а новое, не менее страстное, кричащее, сотрясающее мир…
Он не знал, сколько это длилось, мир застыл, время остановилось. Человеческая масса казалась похожей на огромный срез пористого творога, а он кричал этой массе, пальцы, повинуясь чужой воле, били по струнам.
…Затем бог начал медленно уходить из его тела. Бандура потяжелела, тело налилось свинцом. Он вздрогнул, умолк, огляделся непонимающе. Он все там же, в сторонке застыли бледная женщина и бородач. Толпа оставалась застывшей, словно плита из спрессованной и замороженной рыбы. Все взгляды на нем, только на нем.
Он поспешно сунул бандуру бородачу, спрыгнул с помоста и торопливо подошел к коню. Аснерд держал повод, глаза были темные, как лесные озера. Придон хотел вскочил в седло, как обычно, не касаясь стремени, но ощутил, что все тело стало как у тяжело больного старика. Артане и вся толпа смотрели, как он вставил ступню в стремя, оттолкнулся другой ногой от земли и уселся в седло.
И только в этот момент грохнуло, лед рассыпался, толпа задвигалась, заговорила. Женщина поспешно сбежала с помоста и пошла по кругу, держа в руках широкополую шляпу бородача. Туда щедро бросали монеты, кто-то срывал с пальцев кольца, а одна женщина быстро сняла серьги и опустила в шляпу.
Вяземайт заметил, сказал с неприязнью:
– Вот как за один вечер становятся богатыми! Придон поравнялся со Скиллом, тихо сказал, сгорая со стыда:
– Брат, прости меня…
– За что? – спросил Скилл.
– Я не знаю, что со мной случилось, – ответил Придон. – Я не знаю, что в меня вошло, не знаю даже имени этого бога!
Скилл смолчал, но Придон видел, как переглянулись все пятеро. Даже Олекса и Тур, беспечные и веселые, ехали по обе стороны с вытянутыми лицами. В глазах Аснерда было угрюмое и озабоченное выражение. Придон ощутил, что знают имя неведомого для него бога, но, видимо, этот бог чересчур силен и беспощаден, если ему даже не решаются сказать.
– Кто это был? – спросил он. – Это куявский бог? Скилл покачал головой.
– Артанский? – ахнул Придон. И снова Скилл покачал головой.
– Чей же? – спросил Придон горячечно. – Неужели бог славов?
Аснерд сказал тяжелым голосом:
– Придон… этот бог заставляет служить себе куявов, артан, славов и все-все народы на свете. Он даже богами помыкает, как мальчишками на побегушках. Так что не скрипи зубами. Посильнее тебя были исполины.
Кони шли ровно, уверенно, но Придон чувствовал себя на утлой лодочке посреди бушующего моря. Исполинские силы швыряли его, как щепку. Он ухватился обеими руками за луку седла, перед глазами все кружится, а голос задрожал, когда он спросил сиплым сорванным голосом:
– Но что же делать?.. Что делать, Аснерд? Что делать, брат мой?
Скилл угрюмо смолчал. Аснерд пожал плечами и тоже смолчал. Придон перехватывал на себе их взгляды, сочувствующие и наполненные странной жалостью. Так смотрят, он уже видел, на смертельно раненных воинов, хорошо сражавшихся, заслуживших любовь, но которых уже не довезти даже до кромки поля битвы.
Наконец со спины подал голос Тур:
– А ничего не делать.
Он догнал Придона, в его глазах был живейший интерес и не было жалости или сострадания.
– Почему? – спросил Придон.
– Не знаю, – ответил Тур беспечно. – А разве он что-то тебе сделал?.. Да ничё. А вот ты тряхнул их всех!.. Еще как тряхнул.
