Сильные - Олди Генри Лайон
– Кырык!
Теперь орали приятели Тонга, и тоже, как выяснилось, зря. Пламя выдохлось, опало, и стало видно: Буря Дохсун жив. С головы до ног его покрывала копоть и сажа, широко распахнутые крылья дымились, но исполин стоял непоколебимо, как скала. Напротив крылатого воздвигся Тонг Дуурай. Великан теперь был не просто черным, а иссиня-черным. Слипшиеся патлы выбивались из-под шлема, топорщились колтунами, а меж оскаленными, покрытыми ржавчиной клыками шипели голубые змейки.
Зрители попятились, освобождая место для битвы. Те, кто оказался ближе других к огневой потехе, хлопали себя по рукам, коленям и животам, гася тлеющую одежду. Бойцов разделило пятно выжженной земли, ковер горячего пепла. Две юрты и балаган, сорванный ветром, чадно полыхали, и никто не спешил тушить жилища.
Сверкнув налитыми кровью глазами, особенно яркими на покрытом сажей лице, Буря Дохсун выхватил из ножен длинный узкий клинок. Тонг Дуурай занес над острием шлема шипастую палицу. По роду-племени, несмотря на разницу во внешности, оба соперника были из адьяраев, оба из верхних, что не мешало им жаждать крови друг друга. Но посреди выжженного пятна, останавливая боотуров, уже готовых сойтись в поединке, возник…
– Зайчик!!!
2. Сколько дураков собралось!
«Прочь, балбес, зашибут!» – хотел добавить я.
И не успел.
Кюн Дьирибинэ воздел к небесам руку, призывая всех к вниманию. Скажете, поднял? Нет, воздел. У меня от изумления отвисла челюсть. Величественный Зайчик? Алатан-улатан! Отлетели, оторвались девять журавлиных голов! Гул голосов – о чудо! – смолк. Бойцы, и те медлили: видать, опешили от столь наглого вмешательства.
– Брань? – провозгласил Зайчик.
– Ну, брань, – буркнул Тонг Дуурай.
– Прекратить брань!
Зайчик выдержал паузу – долгую, как ожидание обеда, и вескую, как угроза остаться голодным – убедился, что его слушают, и широким жестом обвел собравшихся:
– Вы кто?
– Мы кто? – раздалось в ответ. – Кто мы?
– Вы удальцы?!
– Удальцы, да! – зашумела толпа. – Удальцы!
– Я! – рявкнул Буря Дохсун. – Я удалец!
– Ого-го, дьэ-буо!
– Хорошо сказал!
– Вы зачем приехали, удальцы?!
Память у удальцов оказалась короткая: ответить никто не спешил. Переминались с ноги на ногу, косились друг на друга, чесали в затылках. Зайчик не замедлил воспользоваться общим замешательством:
– Вы сестру мою сватать приехали! Красавицу Туярыму Куо!
– Сватать, дьэ-буо!
– Жениться!
– Так что же вы творите, арт-татай?!
– Что мы творим?
– Добро наше жжете?!
– Ну!
– Алас разоряете?!
– Ну!
– Вы женихи или разбойники?!
– Женихи!
– Я жених!
– Нет, я!
– Кто тут хозяин?! – с удивительной легкостью Кюн перекрыл галдеж. – Кто отец невесты?! Кто вас созвал?!
– Сарын-тойон!
– Первый Человек!
– Слово хозяина – закон?
Я аж залюбовался мудрым Зайчиком. Прямо не Кюн Дьирибинэ, драчун и задира, а Закон-Владыка, мой грозный отец! Едва я вспомнил отца, как над головой с намеком рокотнуло, бирюза небес на юге выцвела, поблекла, и сквозь нее проступила… Мамочки! Вернее, папочки! Ага, наша веранда! Дома типовые, знаю, но эта веранда точно была наша. Где еще мог так по-хозяйски расположиться мой папа? Ноги на перилах, укутаны соболиной дохой. Шапка – рядом, в руке – вечный чорон с кумысом. Отец прищурился, оглядывая шумное сборище, кивнул Зайчику – с одобрением кивнул! – и скользнул взглядом по мне.
– Ну, закон, – без особой охоты согласился кто-то.
Жених скосил глаз вверх, на Закона-Владыку.
– Закон, да, – поддержал Бэкийэ Суорун.
– Закон? И что?
– А то!
Вышнее одобрение придало Кюну Дьирибинэ красноречия, хотя казалось бы, дальше было некуда. Без малейшего стеснения парень заговорил от имени дяди Сарына, как если бы Сарын-тойон избрал его глашатаем:
– Первый Человек велел: свадебное перемирие, уо-уо! Драки? Побоища? Поединки? Забыли! Отказались! Отложили на потом!
– Забыли? Я помню!
– И я помню!
– Даешь побоища!
– Только состязания!
– Побоища!
– Мирные состязания! Мирные, кэр-буу!
– Мирные?
– Мирные, басах-тасах! Ясно?
– Хыык…
– Не хыык, а ясно?!
Зайчик говорил что-то еще, ему отвечал нестройный хор, но до меня долетали лишь отдельные возгласы. Я смотрел на отца. Отец – на меня. Молча, не издав ни звука, путаясь в том, чьи слова кому принадлежат, мы вели беседу.
Как? А вот так.
Давно не виделись, сынок. Вот, воспользовался случаем, решил проведать. Случаем? А разве так можно, папа? Вроде бы закон никто не нарушал… Разумеется, не нарушал. Видишь, сынок – молчу, не вмешиваюсь. Кюн и сам отлично справляется. Молодец. А ты справляешься, сынок? Плохо, папа. Еле-еле. А тебе ничего не будет за то, что ты без нарушений явился? Ситуация, сынок. Возникла ситуация. Меня помянули, почти воззвали. Кюн – вслух, ты – в мыслях. Я услышал, решил для порядку проверить: все ли путем? Все путем, сынок? А? Нет, папа, не путем. Непутевый я у тебя. Жив-здоров, и ладно.
– …прыгать, бегать! Из лука стрелять!..
– Состязания, кэр-буу!
– Состязания!
– Со-стя-за-ни-я!..
Отец улыбнулся: едва заметно, одними губами. Улыбка далась ему нелегко. Папа выглядел расслабленным, безмятежным, каким я привык его видеть. Но лицо Закона-Владыки усеяли мелкие бисеринки пота. Он на грани, догадался я. На грани допустимого. Еле-еле удерживает небесное окно: закон соблюден, прямого призыва не было, а то, что его помянули – так, зацепка, и она уже тает льдиной в ледоход, пляшет на волнах, разваливается на куски…
– Состязателям – честь и угощенье!
– Честь!
– Угощенье, да!
– Победителю – мою сестру в жены!
– А-а-а, буйа-буйа, буйакам!!!
– В жены!
– Мне в жены!
– Я лучший!
– Я!..
Береги себя, сынок. Боотуру это говорить бесполезно, но все-таки: береги. Хорошо, папа, я постараюсь. Ты не волнуйся, я очень-очень постараюсь. У нас все хорошо. Дядя Сарын свадьбу играть затеял…
В глазах предательски защипало.
– А кто драться станет – шиш ему вместо невесты!
– Шиш!
– Шиш оплеванный!
– Шиш вместо чести!
– Шиш!
– Шиш вместо угощения!
– Го-го-го!
– Голодом уморим!
– Хорошо сказал!
– Язык – во! Лопата!
Вижу, мальчик мой. Вижу. Ничего у вас не хорошо. Ты никогда не умел врать. Но Закон соблюден, и я не могу вмешаться. Однажды я уже переступил через самого себя. Второго раза я не переживу. Давай сам, а? Дальше сам, как получится… Сам? Нет, папа. Давай вместе. Ты только ничего не делай, а? Ты ничего не делай, а у нас все равно получится вместе. С тобой и с мамой. С Умсур, Нюргуном, Айталын, Мюльдюном… Вон нас сколько!
– Забияку угомоним! Изгоним!
– Изгоним, да!
– Вон! Кыш! Пусть проваливает!
– Уруй!
– Уруй!..
– Кырык!
– Сам ты кырык! Уруй! Уруй-айхал!
Папина улыбка таяла в небе. Солнце мазнуло теплыми пальцами лучей по лицу Закона-Владыки, по папиным густым волосам, едва тронутым сединой – и в шевелюре Сиэр-тойона на миг вспыхнули два блика.
Две золотые нити.
Я задохнулся, отступил на шаг. Всегда я был уверен: это сказка. В детстве мама рассказывала мне на ночь историю от трех волшебных волосках. С их помощью отец может выручить любого из нашей семьи. Спасти, вытащить из передряги… Золотой волос, протянутый мне с разверзшихся небес. Жгучая жижа в паучьем колодце – и золотой спасительный волос. Два солнечных блика в кудрях отца. Два! Теперь я не сомневался: раньше их было три.
Лысеешь, папа. Годы?
С вами облысеешь, сынок. Последний чуб выдерете.
Папа!
Юг затянуло голубизной. Кричи, не кричи, никого нет.
– Завтра – состязания! С утра!
– А сейчас?
– А сейчас – пир! Ешьте, пейте!
– Уруй!
– Уруй!
– Уруй-айхал!
– Уруй-мичил!
– Уруй!..
