Вершины и пропасти - Софья Валерьевна Ролдугина
– Неправда, – только и сумела ответить она, но короткое слово, кажется, только ещё больше разъярило Дуэсу.
– Тебе достался лучший наставник! А мне – пьяница и лентяйка, которая требовала ей прислуживать! – процедила она сквозь зубы; губительная морт продвинулась дальше, сминая защиту Фог. – Я, принцесса по крови, подносила вино её гостям и подметала двор! Пока все восхищались твоим невинным глупым лицом, мне приходилось хитрить, чтобы получать то, что я хочу!
Фог не выдержала и тоже сорвалась на крик:
– Ты хочешь только мучить других! Даже тех, кто любит тебя и верит тебе!
– Снова о своём драгоценном капитане? – Дуэса растянула губы в улыбке, но взгляд у неё стал колючим и злым. – Мне даже захотелось взглянуть на твоё лицо в тот момент, когда ты вернёшься и найдёшь его мёртвым.
– …что?
Сердце пропустило удар; гул, треск, грохот вокруг – всё стихло, точно звуки вымарали из мира, все, кроме голоса Дуэсы, которая говорила невозможное, невероятное, бессмысленное.
– Сидше мёртв, – повторила она, медленно, внятно, словно наслаждаясь этим. – Зря он не выбросил платок немедля, потому что в назначенный миг шёлк стал ядом, разъедающим живую плоть. Неторопливо. Мучительно, – оскалила она зубы. – Пока кожа не вспучится и не сойдёт, а мышцы не истлеют, обнажая кости – и лишь тогда, добравшись до самого сердца, морт развеется… Она развеялась только что, я чувствую это. Даже если ты победишь, то вернёшься к мертвецу.
Сознание затуманилось, отказываясь принимать смысл слов. Фог рухнула на колени; в горле стоял комок, и невозможно было дышать. Дуэса расхохоталась – легко, счастливо, звонко, а морт прыснула во все стороны разом – розовыми змейками, пурпурным туманом.
– Этого не может быть, – почти беззвучно выдохнула Фог.
Было изнурительно жарко, но её бил озноб.
– О, может, моя девочка, может, – откликнулась Дуэса. И – простёрла руки. – И смотри! Здесь ты опоздала тоже! Смотри внимательно – это твой конец!
В центре озера вздыбился огромный горб, задрался выше, выше… и с неимоверным грохотом разодрался, как нарыв, и в небо ударил поток пара, пепла, огня и камней.
«Вот и всё, – подумала Фог. И потом подумала также: – Но даже если мёртвых не вернуть, то можно спасти тех, кто ещё жив».
Она думала о мальчике-киморте, который провалился в разлом, но уцелел. О Зите, которая взялась воспитывать его, как раньше с нежностью и любовью воспитывала чужих сыновей, как своего собственного.
Об Эсхейд, потерявшей дочь, но не лишившейся милосердия.
Об Онор, которая дала сильное, красивое имя ребёнку, причинившему ей боль самим своим появлением на свет.
О Сэриме, который видел и пережил так много, что не уместить ни в одну песню. Об учителе, странствующем ныне где-то на юге; о наместнике Мирре и его смешливых всадниках; об Иалламе, который обрёл ясную цель.
О тех, чьи имена она даже не знала, но запомнила их взгляды и улыбки.
…о Сидше, который солгал, что дождётся её, зная, что это не так.
«В мире так много любви, – подумала Фог. – Даже странно, что вся она помещается в нас».
Она закрыла глаза – и призвала морт.
Так много, как сумела.
Сперва откликнулась та сила, которая была поблизости; затем та, что свободно струилась вокруг озера. Фог потянулась дальше – к небу, к недрам земли, к незримым вихрям, что бушевали внутри смертоносного раскалённого облака.
«Пожалуйста, – думала она, обращаясь к миру. – Будь целым и невредимым».
В какой-то момент показалось, что вот предел сил, порог, который не переступить. В груди болело; дышать было трудно; кровь кипела в жилах…
«…ещё немного. Пожалуйста…»
И словно бы прорвался заслон – и Фогарта наконец, впервые за всю жизнь, вдохнула полной грудью.
«Эта сила всегда была рядом, – поняла она, чувствуя, как дрожат на ресницах слёзы, так же ясно, как ощущала каждую раскалённую песчинку в облаке, стремительно расползающемся над озером. И бурлящий огонь в глубине; и безмятежное, ледяное спокойствие там, высоко-высоко. – Почему же я не замечала её?»
Морт пронизывала всё и всех – как жизнь… нет, как нечто большее, чем сама жизнь.
Суть и смысл всего.
…и она была чуткой к чужой воле – и к ясному стремлению.
– Вот что значит, оказывается, быть кимортом, – пробормотала Фог – и открыла глаза.
Всё словно замедлилось – а затем остановилось, замирая в моменте.
«А ведь это делаю я, – отчётливо осознала Фог. – Это моя воля направляет морт».
Глаза у Дуэсы широко распахнулись – тонкие золотые ободки вокруг огромных чёрных зрачков; волосы стремительно белели, а лицо иссыхало и трескалось, как тонкий глиняный черепок.
– Я поняла, – произнесла вдруг она с удивительным, светлым спокойствием. И улыбнулась. – Я поняла, почему он выбрал тебя. Я вижу это так ясно!
«Ты ошибаешься, – хотела ответить Фогарта. – Это всё ни при чём».
Но тут Дуэса вскрикнула, странно изогнувшись, и вспыхнула как сухая тростинка у костра.
Фог осталась одна – в безвременье, посреди бескрайнего океана морт.
Она запрокинула голову к небу, скрытому за серой пеленой в огненных проблесках, и отпустила свою волю вовне, наполняя морт одним-единственным стремлением:
«Пусть всё станет как прежде».
Губительное, пышущее невыносимым жаром облако дрогнуло – и принялось вдруг раскручиваться в обратную сторону, сжиматься, поначалу медленно и неохотно, а затем быстрее, стремительнее. Обвалившиеся в долину скалы с грохотом взгромоздились обратно и вросли на прежнее место. Полоса обугленной до камней земли отступала дальше, дальше, пока не уткнулась в кромку воды, а там, где было пепелище, прорастала трава и нежные, мелкие белые цветы с пряным запахом. Поверхность озера выгнулась, а затем расправилась, безмятежная и ровная; ил осел на дно. Вода, чистая и прозрачная, отражала лишь ясное, высокое небо.
Обессиленная, Фог опустилась на землю – а потом вытянулась на берегу, на траве; перекатилась на бок, подтянула колени к подбородку и крепко-крепко зажмурилась. Но слёзы всё равно просачивались, текли по щекам, горячие, солёные. Рыдания душили её. Вся тяжесть потери словно бы навалилась разом – вместе с осознанием, что это взаправду…
…что есть вещи, которые не исправить даже всей морт этого мира.
– Я должна вернуться, – пробормотала Фог, вытирая лицо рукавом хисты. Прерывисто вздохнула, сжалась в комок. – Я должна. Надо что-то сделать, даже если уже поздно, похоронить его или… – Она не сумела договорить.
Воображать Сидше мёртвым было нестерпимо
