Циклоп - Олди Генри Лайон
— Маги находились в башне, когда вы прискакали?
— Покойница? Нет, она уже умерла…
— Симон Остихарос. И Циклоп, слуга покойной.
— А-а… Нет. Там вертелся другой слуга, хромой. Судя по выправке, бывший солдат. Он сказал, что маги убрались на рассвете. Он не знал, куда.
И не надо, отметил Дорн. Первое, что сделал советник, оказавшись в кабинете — послал в башню изменника-Амброза за управляющим. Гонцы с проворством, выказывающим большой опыт, приволокли во дворец пузанчика в ливрее. Пузанчик кланялся и молил о пощаде. От управляющего, согласного ради помилования донести на родную мать, Дорн узнал: пока Ринальдо навещал башню Инес ди Сальваре, господа маги гостили у Амброза. Пузанчик лепетал о Дне Поминовения, но советник понимал: врет. Или не в курсе правды. О каких поминках может идти речь через столько дней после смерти хозяйки башни? И почему в башне Амброза, а не в башне самой ди Сальваре?! Ясное дело, маги о чем-то сговаривались. Доказать участие Симона Остихароса и Циклопа в покушении на Ринальдо будет сложно. Опять же, Симон — подданный султана Махмуда, а это грозит межгосударственными осложнениями…
Но взять их визит к Амброзу на заметку — стоит.
Он задавал барону вопросы, на которые знал ответ, не из желания проверить уже полученные сведения. Дорн тратил драгоценное время, скрипя зубами и проклиная тупость ди Пертуа, понимая: в разговоре с могучим тупицей надо подниматься медленно, ступенька за ступенькой. Если прыгнуть через целый пролет — барон собьется с мысли, разозлится, и придется начинать все с начала.
— Кто еще был в башне, помимо хромого слуги?
— Метельщик. Здоровый такой…
— Еще!
— Ну, сивилла.
— Кто?!
Дорн вздрогнул. Так рыбак чует знатную поклевку.
— Сивилла, говорю. Мы увезли ее во дворец.
— Откуда вам известно, что это была сивилла?
— Она сама сказала.
— Вы уверены?
— Я что, глухой? Его величество ей: ты, мол, дрянь. Как, мол, смеешь? А она: я не дрянь. Я — сивилла Янтарной обители. Эльза Тримех… Триних? Выветрилось из головы… Мы дуру на коня, и во дворец. Еще вино есть? Люблю равийские вина, они слаще…
— Наливайте, сколько хотите. Если вы сказали правду, я пришлю вам бочку.
— Вы обвиняете меня во лжи?!
— Ни в коем случае. Значит, сивилла? Она говорила что-то еще?
— Последняя. Я, мол, последняя.
Снаружи послышался шум. Дверь распахнулась, ударившись краем о многострадальный косяк. Трещина пошла дальше, грозя окончательно разрушить кленовую, украшенную позолотой доску. В кабинет вихрем ворвались двое гвардейцев, статуями застыв по обе стороны от входа. Позднее солнце, разбившись об оконный переплет, забрызгало их кирасы свежей кровью. Казалось, гвардейцы только что из боя. Следом за ними вошел — вбежал! — юный король, пылая от возбуждения. Альберта сопровождал молодой граф ди Гендау; как уже доложили советнику, преемник Гуннара ди Шохта на посту капитана гвардии. Одежда короля была в беспорядке. Мальчик даже не посмотрел на барона, который вскочил на ноги, с грохотом опрокинув кресло. Левая щека Альберта дергалась, как в припадке.
— Вот! — король указал на смущенного Клемента. — Все приходится делать самому! Пока наши бестолковые советники пьют вино…
— Ваше величество, — поклонился Дорн.
— …мы уже выяснили главное. Вот! — мальчик еще раз ткнул рукой в сторону графа. — Он сопровождал эту девку к себе в замок! По приказу нашего отца… Ему было велено жениться на ней! Следить за ней! И не выпускать из замка без высочайшего распоряжения…
Дорн склонился еще ниже:
— Надеюсь, сир, граф назвал вам ее имя. Я имею в виду имя, которое эта девка намеревалась сменить на титул графини ди Гендау. Если так, я без промедления пошлю глашатаев объявить…
— Нет! — король сорвался на крик. — Он не назвал! Он не знает!
— Тогда я назову вам ее имя. Прямо сейчас.
— Молчите! — Альберту стоило колоссального труда взять себя в руки, но он это сделал. — Вон! Все пошли вон! Клемент, останьтесь. И вы, советник, разумеется…
Миг, и кабинет опустел. Гвардейцы встали в караул за плотно закрытой дверью. Барон ди Пертау, забыв про гордость и родовую честь, испарился со скоростью, удивительной для его телосложения. Граф поднял кресло, предложил его величеству сесть — и, получив отказ, замер у стены, спиной к злополучному гобелену. Изуродованный бароном пастушок с подозрением косился на графа; овечки безмятежно щипали травку, нагуливая жирок.
Надо будет сменить гобелен, подумал советник. Если останусь жив, повешу что-нибудь батальное. Например, битву под Фрельвилем.
— Ее имя, — прошипел король. — Ну же!
— Эльза. Эльза Триних, или что-то в этом роде.
— Кто она?
— Сивилла. Сивилла Янтарной обители.
— Все сивиллы мертвы!
— Выходит, не все. Когда я докладывал вашему венценосному отцу о гибели сивилл от рук горожан, охваченных справедливым возмущением, мне показалось…
— Что тебе показалось?
— Что ваш отец, сир, чуточку огорчился. По моему скромному разумению, он хотел бы иметь возможность допросить одну из сивилл. Скажем, на предмет уничтожения Янтарного грота. Ваш отец и не предполагал, что последняя сивилла станет причиной его безвременной гибели. Желая отомстить за убийство сестер и разрушение обители, мятежница сошлась с магом Амброзом, замышлявшим против нового короля — и вступила с ним в сговор. Как видите, сир, я времени зря не терял.
Забыв, где он и кто он, юный король схватил кубок, недопитый бароном. Вино проливалось мимо рта, текло по атласу и кружевам. Весь — порыв, язык пламени, в красном и золотом, Альберт был страшен.
— Награду! — прохрипел мальчик. — Награду за ее голову!
— Да, сир.
— Пусть ее ищут все! Солдаты, стража, воры, наемные убийцы; прачки, кучера… Все! Если награды будет мало, обещай дворянство! За живую — дворянство! За мертвую — деньги… Ты понял нас?
— Злоумышленницу будут искать все, — кивнул Дорн.
— Если ее не найдут…
Советник позволил себе улыбку:
— Ее найдут, сир.
2.
Спустя два часа, когда юный король давно покинул кабинет Дорна, а солнце скатилось за синие пики гор, освятив вершины зыбкими нимбами, Дорн вновь подошел к окну. Взявшись обеими руками за край подоконника, советник глядел вниз, во двор. Зрение с годами ухудшилось, Дорн подслеповато моргал и щурился. Впрочем, главное он чуял нюхом. По булыжнику двора, звонко цокая копытами, от дворца к воротам ехала смерть. Из дюжины ртов смерти валил пар. Дюжина шапок смерти была лихо заломлена набекрень. Дюжину указов, свернутых в трубки и перехваченных витыми шнурами, смерть засунула за двенадцать поясов. Скоро, очень скоро указы развернутся во всей красе, а рты изрыгнут монаршее повеление. Из переулков на площади и перекрестки Тер-Тесета хлынет народ.
Деньги, скажет смерть.
Дворянство.
Милость государя нашего Альберта.
Все, что хотите, за сущую малость: голову богомерзкой сивиллы по имени Эльза. Если голова останется на плечах, сохранив для пыток способность кричать — тем лучше. Идите, ищите; хватайте. Мир велик, Тер-Тесет просторен, но кое-кому станет тесно в городе и мире. Солдаты и стража, велел король. Воры и наемные убийцы; прачки и кучера. Ищите! Дорн не сомневался, что завтра к утру во дворец доставят три десятка избитых, окровавленных, истошно орущих женщин. За каждую будут требовать награду. Может быть, среди схваченных отыщется настоящая Эльза. Может быть, нет. Пленниц отпустят; кое-кто умрет от побоев. К вечеру приведут еще, споря до хрипоты: эта! нет, эта! Какая разница? Рано или поздно…
Смерть выехала за ворота. Кони фыркали, раздувая ноздри. Каурый жеребец заржал во всю мочь. А от дворца уже спешили подсмертыши: пешие, сытые, в крепких сапогах. Звенели о камень подковки на каблуках, рассыпая блеклые искры. Блестели ложным золотом кушаки с кистями. Горластые, способные перекричать шторм, глашатаи откашливались, сплевывали на снег. Их глотки тоже будут не лишними: вопить по окраинам, на постоялых дворах. Купцы, возницы, стряпухи, конокрады соберутся у костров, мечтая о награде. Оглянутся кругом: нет ли рядом сивиллы Эльзы? Будут зоркие глаза шарить в дороге по кустам, по белизне обочины, по наезженной ленте тракта. Жадность человеческая — вот залог поимки красного зверя, тер-тесетской волчицы. Беги, Эльза!
