Андре Олдмен - Западня
Тогда Бэда Катль, гроза Боссонских Топей, заплакал как ребенок.
Глава девятая
— Ну, Пудолапый, лоб у тебя, видно, из железа. Я ж тебе между глаз из пращи засадил шагов с двадцати. Другой бы уже на Серых Равнинах Нергала под хвост целовал, а ты мясо жрешь, да не жуя глотаешь!
— Это у тебя лоб из железа, киммериец. Я по нему палицей стукнул, а ему хоть бы что.
— Да не стукнул ты, я уклонился.
— Нет, стукнул!
— Нет, не стукнул, оглоблю тебе в брюхо!
— Не стукнул, так сейчас стукну, варвар неотесанный!
— Э, бросьте, стукнул — не стукнул. Вон Грибу досталось — до сих пор очухаться не может.
— За грехи мои тяжкие, клянусь сосцами небесной коровы, не иначе за грехи. А ведь это я первым признал Конана, да и кричу Гарчибальду: не иначе, это наш капитан, герой-киммериец, с которым мы пиктов под Велитриумом колошматили. Только Беспалый мне кивнуть успел, как наш герой-киммериец — на! — камнем мне под дых и залепил. Больно мне, месьоры, и не так больно, как обидно.
— Ты скажи спасибо, что камешек тебя вскользь задел. Да и оброс ты так, что мать родная не признает. Тебя, барон, тоже. Всего-то баронского осталось, что щит с собой таскаешь. Молодец. Ловко ты им мои снаряды отражал.
— Благодарю за честь, месьор.
— Конан. Просто Конан-варвар, предатель и изменник. Таковым меня считают в Аквилонии.
— Но мы-то, твои старые боевые товарищи, никогда в это не поверим. Правда, месьор Гриб? Дайте ему еще хлебнуть, что-то он на бледную поганку стал похож. Да приложи к животу холодное, Пленси, твои стоны портят нам праздник. Все-таки встреча старых боевых друзей, сражавшихся под одними знаменами…
— Может быть, кто и сражался под знаменами аквилонского короля, только не Гуго Пудолапый. «Мы не будем драться с нашим бывшим командиром», — говорят эти ребята. А я сразу сказал так: не хотите, дело ваше, а старине Гуго за шлем обидно, и две тысячи золотом не помешают. Еще как! Седлаю я своего боевого коня…
— Да ты с седла-то не слезал!
— Седлаю, значит, коня и выезжаю в чисто поле. «Сдавайся, — говорю киммерийцу, — или я, Гуго Пудолапый, знаменитый и непобедимый, пленю тебя силой». Не хочет. Стали биться. Тут-то и треснул я его палицей по башке…
— Да не треснул ты меня, гора потрохов!
— Еще как треснул!
Лежа на подстилке из прелых листьев, Бэда слушал эту перепалку, наблюдая за скачущими по неровным стенам пещеры тенями четырех человек, сидевших вокруг жаркого костра. Конан и Гуго переругивались вяло, умиротворенные обильным возлиянием и жирной пищей. А ведь еще недавно готовы были сразить друг друга насмерть…
Под шум дождя, вовсю хлеставшего за сводами пещеры, Катль вспоминал, как все было.
Отлежавшись на мшистой поляне и дал впервые в жизни волю слезам, он прошел негустым сосновым лесом и вскоре оказался в каменном распадке. Чем дальше вела едва заметная тропа, тем выше и круче становились откосы, усеянные щебнем и валунами. Солнце уже перевалило зенит и било в глаза, а он все брел и брел, сам не зная куда: только бы не поворачивать назад и снова не оказаться возле пиктского капища.
Он не отрывал глаз от тропинки и не смотрел по сторонам. И только когда огромная остроконечная тень легла ему под ноги, поднял голову.
Бэда ожидал увидеть прямо перед собой башню или утес, но увидел всадника в островерхом шлеме. Всадник неподвижно стоял в том месте, где тропинка терялась за гребнем подъема, солнце светило ему в спину, и оттого лошадь и человек казались высеченными из черного гранита.
Катль решил было, что столкнулся с очередным идолом, но тут длинное копье в руке великана опустилось, и сверкнувший серебром наконечник указал в грудь Бэды.
«Трепещи, ничтожный, — прогудел человек-гора, — трепещи и приготовься к смерти, ибо нечисть, подобная тебе, оскорбляет сияющий глаз Митры!»
Тут только Катль признал верзилу Гуго, одного из следопытов, виденных им в доме шарифа. Его рука метнулась к правому плечу, но ножны были пусты. У него оставался еще один хассак, у правого бедра, но, вспомнив, при каких обстоятельствах он лишился остального оружия, Бэда только застонал от собственного бессилия.
Не лучше ли позволить убить себя? Что остается ему, затравленному со всех сторон, лишенному последней своей защиты — дара богов?
Гремя доспехами и щитом, Гуго двинул своего тяжеловоза вниз.
«Я пригвозжу тебя, как ничтожное насекомое!» — ревел он.
Эти слова заставили Катля прийти в себя. Насекомое? Ну нет! Он пока еще не потерял своего прозвища. И если кот лишился когтей, то у него остались лапы!
Бэда метнулся вверх по склону, ловко цепляясь за редкие кусты и жесткую траву, полез на откос. Что-то свистнуло над ухом, и в землю вонзилась стрела. Бэда не сомневался, что наконечник у нее серебряный.
Он обернулся через плечо. Еще двое преследователей, возникнув словно из воздуха, бежали по тропинке с той стороны, откуда он только что пришел. В руках у Пленси Гриба был маленький лук, Гарчибальд целил в беглеца из арбалета.
«Осторожней, Гуго! — услышал Катль крик Беспалого. — Он может всадить тебе нож под забрало!»
Скурато спустил тетиву, стрела пропела в воздухе и едва не угодила Бэде в плечо. Он упал на четвереньки и пополз, прячась за валунами.
Укрывшись посреди склона, он осмотрелся и оценил свое положение. Положение было отчаянным. Далее, до самого гребня откоса, место было ровное и открытое. Если он постарается вскарабкаться наверх, стрелы преследователей найдут свою цель. Пока следопыты медлят, опасаясь его ножей, он может отсиживаться за камнями, но как только они поймут, что жертва не может оказать сопротивления, ему конец.
Катль вытащил длинный тяжелый хассак и взвесил его на ладони. Почувствовал, как дрожат пальцы, и понял, что, метни он нож, бросок не достигнет цели. Что ж, придется драться врукопашную. И подороже продать жизнь.
Шорох снизу заставил его выглянуть в узкую щель между камнями. За ближними валунами па склоне мелькнула шапка Пленси. Гарчибальда видно не было, но Бэда не сомневался, что Беспалый ужом скользит вверх за своим товарищем. Гуго маячил внизу на тропинке. Он не покинул седла и держал в руках осадный арбалет, готовясь поразить оборотня стрелой, способной пробить насквозь тушу быка.
Катль еще смотрел в щель, когда Пленси снова выстрелил. Глубоко посаженные глаза Скурато были острые, как у стервятника, а рука точной. Левое предплечье Бэды обожгло, и, зажимая рану, он отпрянул, упав спиной на острый щебень.
«Я попал! — крикнул Гриб. — Гарчибальд, прикройся щитом и бегом вперед, пока он не очухался!»
