Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка
Газета «Обозреватель» напечатала карикатурную иллюстрацию – истощенные дети, раздавленные насмерть под колесами какого-то туманного механизма, названного «белыми рабами серебряной революции». В башне над этим сравнением посмеялись, но широкая публика, похоже, была потрясена. Кто-то спросил члена палаты лордов, почему он поддерживает эксплуатацию детей на фабриках; тот довольно легкомысленно ответил, что в 1833 году использование труда детей младше девяти лет было объявлено вне закона, и в итоге это вызвало новую волну возмущения по поводу страданий десятилетних и одиннадцатилетних.
– Все действительно обстоит так ужасно? – спросил Робин Эйбела. – Я имею в виду фабрики.
– Еще хуже, – ответил он. – Пишут только о самых ошеломительных происшествиях. Но никто не говорит, каково это – день за днем трудиться в этих душных цехах. Вставать до зари и работать до девяти вечера с несколькими передышками. Вот условия, в которых мы вкалываем. Рабочие места, которые мы хотим себе вернуть. В университете, небось, так не усердствуют.
– Да, – смущенно произнес Робин. – Мы работаем меньше.
Статья в «Обозревателе», похоже, в особенности потрясла профессора Крафт. Завтрак уже давно закончился, а она все сидела за столом. Глаза у нее покраснели, и она поспешно вытерла их платком, когда увидела приближающегося Робина.
Он сел рядом.
– Как вы себя чувствуете, профессор?
– Хорошо. – Она откашлялась, немного помедлила и показала на газету. – Просто… мы редко думали об этой стороне проблемы, верно?
– Кажется, у всех нас хорошо получается не думать о чем-то.
Профессор Крафт как будто его не слышала. Она глядела из окна на лужайку внизу, где протестующие устроили что-то вроде военной базы.
– Моя первая запатентованная словесная пара увеличивала производительность оборудования на шахте в Тайншире, – сказала она. – Помогала удерживать тележки с углем на рельсах. На владельцев шахты это произвело такое впечатление, что они пригласили меня посетить ее, и, конечно же, я поехала – мне так хотелось внести свой вклад в процветание страны. Помню, как меня потрясли работающие на глубине дети. А на мой вопрос шахтеры ответили, что это совершенно безопасно, к тому же дети не будут шалить, пока родители на работе.
Она судорожно вздохнула.
– Позже мне сказали, что благодаря серебру тележки невозможно сдвинуть с рельсов, даже если на пути окажутся люди. И однажды произошел несчастный случай. Один мальчик потерял обе ноги. Не сумев ничего предпринять, чтобы изменить положение, серебряную пластину перестали использовать, но я даже не задумалась об этом. К тому времени я уже получила место в Вавилоне и готовилась стать профессором. Я грезила о других крупных проектах. А о той шахте не вспоминала. Многие, многие годы.
Она снова повернулась к Робину. Ее глаза увлажнились.
– Только ведь все эти мысли где-то копились. Они не исчезли неведомо куда. И однажды все подавленное прорвется наружу. Вся эта масса черной гнили, бесконечная и ужасающая, и отвернуться уже не получится.
– О господи, – сказал Робин.
Виктуар вскинула голову.
– В чем дело?
Они корпели над записями в кабинете на шестом этаже, пытаясь найти, где произойдут ближайшие бедствия, и уже проверили все необходимые работы по обслуживанию в Оксфорде за ближайший год. Записи о работах в Лондоне найти было труднее – в Вавилоне списки велись из рук вон плохо, а систематизировались не по дате, что было бы логично, или по языку, что имело хоть какой-то смысл, а по почтовым кодам лондонских районов.
Робин похлопал по своей книге.
– Похоже, мы близки к переломному моменту.
– Почему?
– Через неделю нужно провести обслуживание пластин Вестминстерского моста. Контракт на использование пластин был подписан в 1825 году, когда построили Новый лондонский мост, и действие пластин истекает через пятнадцать лет. То есть сейчас.
– И что произойдет? – спросила Виктуар. – Перестанут работать турникеты?
– Нет, кажется, все гораздо серьезнее… Буквой «Ф» кодируется фундамент, верно? – Робин умолк. Он впился взглядом в страницу в поисках подтверждения своей теории. В занимающем полстраницы списке было много серебряных пластин и словесных пар на различных языках. И многим из них соответствовали цифры в колонке рядом – указание на связанные резонансные стержни. Робин перелистнул страницу и вытаращил глаза. Колонка тянулась еще на две страницы. – Похоже, мост просто рухнет в реку.
Виктуар откинулась назад и медленно выдохнула.
Последствия будут громадные. Темзу пересекал не только Вестминстерский мост, но на нем было самое интенсивное движение. И если Вестминстерский мост рухнет, то ни пароходы, ни даже мелкие лодки не смогут обогнуть преграду. Если Вестминстерский мост рухнет, встанет весь город.
А через пару недель истекут сроки действия пластин, которые очищают Темзу от сточных вод и загрязнений от газовых фабрик и химических предприятий, и тогда река превратится в зловонное забродившее болото. Мертвая рыба всплывет на поверхность кверху брюхом и завоняет. Моча и фекалии в канализационных трубах, и без того вязкие, превратятся в камень.
Египет получит свои десять казней.
Но когда Робин рассказал все это, лицо Виктуар не засветилось радостью, в отличие от его лица. Она смотрела на него как-то странно, нахмурив брови и поджав губы, и от этого Робину стало не по себе.
– Настоящий Армагеддон, – сказал он, раскинув руки. Как же ее убедить? – Хуже и не придумаешь.
– Я знаю, – сказала она. – Вот только, если разыграть эту карту, у нас больше ничего не останется.
– А нам больше ничего и не нужно. Достаточно один раз надавить на рычаг, чтобы довести их до крайности…
– А если они это проигнорируют? Ради бога, Робин…
– А какие у нас еще варианты? Сдаться?
– Дать им время осознать последствия…
– Что еще им нужно показать? – Робин не собирался кричать. Он глубоко вдохнул. – Прошу тебя, Виктуар, я считаю, надо усилить давление, иначе…
– А мне кажется, ты просто хочешь, чтобы мост упал, – с укоризной сказала она. – Думаю, для тебя это возмездие, ты хочешь увидеть, как мост рухнет.
– Почему бы и нет?
Они и раньше спорили на эту тему. Между ними маячили призраки Энтони и Гриффина – один был убежден, что враги, по крайней мере, будут действовать рационально из собственных интересов, если не из альтруизма, а другой руководствовался не столько убеждениями, сколько чистой, неконтролируемой яростью.
– Я понимаю, как тебе больно. – У Виктуар запульсировала жилка на шее. – Понимаю, тебе кажется, что невозможно жить дальше. Но твоей целью не может быть желание присоединиться к Рами.
Повисла пауза. Робину хотелось это отрицать. Но не было смысла лгать Виктуар, лгать себе самому.
– Разве тебе не хочется умереть, зная, что они сделали? – Его голос дрогнул. – После того как ты видела их лица? Не могу представить жизнь в одном мире с ними. Разве это понимание не раздирает тебя на части?
– Конечно, раздирает, – воскликнула она. – Но это не повод умереть.
– Я не пытаюсь умереть.
– А что, по-твоему, будет, когда рухнет мост? Что сделают с нами?
– И что ты предлагаешь? – спросил он. – Прекратить забастовку? Открыть дверь башни?
– Если бы я попыталась, ты бы меня остановил?
Оба посмотрели на книгу записей и надолго замолчали. Им не хотелось знать, куда может завести этот разговор. Ни один из них больше не вынес бы разбитого сердца.
– Голосование, – наконец предложил Робин, не в силах больше тянуть. – Мы не можем… не можем просто прекратить забастовку. Не нам это решать. Давай не будем решать сами, Виктуар.
Плечи Виктуар поникли. На ее лице была написана вселенская печаль. Виктуар подняла голову, и на мгновение Робин почувствовал, что она готова поспорить, но она просто кивнула.
Голосование закончилось с небольшим перевесом в пользу Робина. Виктуар и профессора были против, все студенты – за. Студенты согласились с Робином, что следует подтолкнуть парламент к самому краю, но не были в восторге от этой идеи. Во время голосования Ибрагим и Джулиана прижимали руки к груди, как будто в страхе. Даже Юсуф, который обычно с огромным удовольствием помогал Робину составлять памфлеты с угрозами для отправки в Лондон, уставился в пол.
