Юрий Никитин - Откровение
Томас сказал угрюмо:
— Две ночи выстояли? Кто говорит, что не выстоим и третью? Видно, проклятая бабка много напылила, если вся нечистая сила боится ее потерять.
— Это первый раз трудно, — поддакнул дядя Эдвин. — А потом человек привыкает. На третью ночь все будет привычно, знакомо. Как будто вы всю жизнь так прожили!
— Да, — согласился Олег, — такая битва за никчемную, по сути, душу! Хорошие времена настают.
Томас не понял, но переспрашивать не стал. Тесной гурьбой вышли, на той стороне двора угрюмо вырастало здание церкви. За двое суток оно стало страшнее, потемнело, камни сплавились в единую стену, щелочки не отыскать, а решетки на выбитых окнах в закатных лучах выглядели совсем рыжими.
Макдональд покачал головой:
— Неделю тому поставили, а вся поржавела. От слюней их поганых, что ли?
— Или грызли, — предположил другой рыцарь.
— Да, зубы у них еще те.
Прозвучал дикий волчий вой, огромная стая выла прямо за стенами замка. По эту сторону начинали бесноваться собаки, но не бросались к стенам, а пытались забиться поглубже в щели, прятались под крыльцо, старались проникнуть в покои и затаиться под столами среди людей. Над головами почти неслышно пролетали гигантские нетопыри. Когда Томас вскидывал голову, всякий раз видел красные угольки глаз, устремленных прямо на него.
Макдональд опередил, и когда Томас с рыцарями догнали, старый кастелян задумчиво рассматривал врата, качал головой. Томас смолчал, боялся выдать себя дрожью в голосе. Церковные врата будто опалил язык гигантского пожара. Почернели, медные рукояти расплавились и оплыли будто воск на солнце. Черная нагар закрыл сцены из жизни святого семейства. Томас отмахнулся, уже поздно что-то делать.
Когда переступили порог, холодок страха пробежал по коже у каждого. Томас искоса оглянул лица рыцарей, увидел посеревшие, вытянувшиеся лица. Гроб на помосте стал вроде еще массивнее, выше, а иконы совсем почернели, оттуда сверкали только красные искорки, похожие на глаза нетопырей.
— Зажечь все свечи! — раздался властный голос Макдональда.
Рыцари с поспешностью простолюдинов расхватали факелы и бросились вдоль стен. Один носил огромный пучок новых свечей, их ставили рядом с огарками, сразу поджигали, и когда уже факелы бросили под ноги и затоптали, у Томаса в груди стало холодно, будто ведро воды превратилось в лед.
Священники в белоснежных одеждах выглядели серыми тенями и едва-едва маячили в полумраке гнетущего зала. Свечи горели, освещая только себя, воздух был с тяжелый запахом ладана, горелого дерева и... серы.
Томас нервно оглянулся, крикнул сорванным голосом:
— Макдональд! Огден!.. Где монахи? Пусть начинают петь.
— Но... еще рано. Голоса сорвут, поди... Охрипнут. Да и, правду сказать, некому уже петь. Трое-четверо ушли еще после второй ночи, никакие деньги им не нужны, трусы, а на эту ночь не пришло больше половины. Вон двое оставшихся пытаются взобраться на хоры... Да, накачали их, но иначе бы вовсе не пришли. А так даже не знают, где они. Остальные ушли. Заставить не удастся...
Томас зарычал:
— Я король или не король?
— Но, ваше величество, все страшатся силы, что превосходит мощь земных королей. Я не думаю, что их можно заставить.
Томас в отчаянии огляделся:
— Сэр Винстон! Сэр Чосер! Вся надежда на вас. Вы должны заменить тех трусов.
Олег видел, как отшатнулся рыцарь по имени Чосер, а сэр Винстон сделал шаг назад. Чосер воскликнул:
— Ваше Величество! Да ежели я запою, да еще в церкви, то мне уж точно в аду гореть!.. Томас, ты ж знаешь, что я кроме похабных песен никогда и ничего... Да и то, когда надирался так, что домой за ноги приволакивали.
— Выучишь, — бросил Томас зло. — А ты, Винстон, я слышал твой рев на поле брани! Да неужели ты струсишь?
Винстон пробормотал:
— Я не трушу, но ослиный рев благозвучнее моего пения. Не будет ли это оскорблением небес?
Томас взорвался:
— К черту небеса! Нам надо, чтобы дьявол не утащил эту бабку к своей матери. Видишь, той подруга понадобилась. Главное, чтобы мы держали оборону. Я не думаю, что дьявол такой уж знаток пения. Если надо, я велю прикатить бочку вина. Но только чтобы вы пели церковное, а не солдатское!
Чосер все еще колебался, а Винстон почесал в затылке. Похоже, к бочке вина хотел запросить и гулящих девок, но все же пересилил себя, вздохнул и сказал твердо:
— Сделаем. Только не забудь, ваше Величество, насчет пустующих земель за Верхними Мхами...
— Твои будут, — пообещал Томас твердо. — Хоть они и не совсем пустующие, но... освободим. Только продержитесь, как держался ты в битве за знамя при Гусьярде.
А Чосер сделал последнюю попытку:
— Ваше величество, тогда бы и тебе с нами, а? Пели бы вместе.
Томас содрогнулся, железо на нем мелко зазвенело:
— Ни за что!.. Я хотел сказать, что мой долг с мечом в руке охранять гроб. Там будет самая рубка, как за знамя.
Олег видел, как два рыцаря, обнявшись словно перед последним боем, полезли на хоры. Петь начали еще на ступеньках, чело Томаса чуть разгладилось. Правда, пение вскоре оборвалось, монахи совали рыцарям псалтыри, те, судя по их жестам, с негодованием объясняли, что они — благородные рыцари, им грамота вообще до этого места, затем Олег ревниво заметил, что нашли разумную середину, как водится у англов, после чего все четверо заревели мощно и громко, как водится на Руси.
Поблизости прошел суровый Макдональд, внезапно вперил грозные очи в коренастого воина, широкого в плечах и с выпуклой, как бок бочки грудью, которую закрывала роскошная бородища:
— Ты почему ходишь с таким веником?
— Хочу быть похожим на героя битвы под Гусьярдом МакОгона!
Макдональд рявкнул:
— Чтобы к вечеру... ладно, к утру был похож на кастеляна Макдональда!
Глава 4
Ворота затрясло. За окнами возник и распространился во все стороны дикий волчий вой. Донесся металлический скрежет, словно зубы или клювы грызли железные решетки. В церкви стоял такая мгла, что Томас не мог отличить в самом ли деле вдруг заметались крылатые тени, или же усталые глаза видят то, что подсказывает воображение.
— Надо держаться, — процедил Томас с ненавистью. — Ему нас не сломить, мохнатому!
Ворота сотрясались, словно в них били океанские волны. Начали вздрагивать стены, мелькнул во мраке и прочертил светящуюся дугу слабый огонек упавшей свечи. От постоянного неумолчного грохота начало ломить в висках, в ушах появился настырный комариный звон. Томас ощутил, как заныли зубы, будто рядом водили по стеклу гигантским ножом.
Колокольный звон доносился все слабее. И грохот в самом храме, и, Томас боялся даже представить, что творилось за крепкими стенами церкви. Камни вздрагивали, свечи одна за другой, а то и целыми светящимися заборчиками, отлеплялись от стен и падали на каменные плиты. Расплавленным воском пахло все сильнее, но волосы зашевелились на загривке Томаса, когда ноздри уловили усиливающийся серный запах.
