Истина лисицы - Юлия Июльская
– Ещё несколько месяцев назад ты бы сказал мне это совершенно иначе.
– Несколько месяцев назад я бы ни за что не позволил тебе убивать. – Он поднёс её руки к лицу и поцеловал обе ладони. – Но ты воин не меньше меня. А может, и больше. Твоё будущее определит будущее всей империи, и я хочу, чтобы ты сумела принять сложное решение, когда в этом будет необходимость.
⁂
Они пришли с востока вместе с солнцем. Дзурё встретил целый полк воинов провинции Сейган – не меньше тысячи самураев, готовых отстоять Минато от ногицунэ. Утро казалось ярче, воздух – свежее, Сусаноо тоже был здесь, она знала: чувствовала его кожей и ками.
Сердце наполнилось надеждой, верой в победу. Кайто-сан умер, но он умер не зря.
– Ты наконец это поняла, – раздалось где-то внутри.
– Инари?
– У всего есть цена, Киоко. А в нашем случае часто и одной жизни мало, чтобы её заплатить.
– Я не хотела убивать невинных.
– А эти разве в чём-то виновны?
Она явилась перед ней, и Киоко не могла сказать наверняка, была ли Инари реальна или это её воображение от тревоги так сильно разыгралось.
– Ногицунэ напали.
– И потому ты их убила. Не одного. Не двух. От твоих рук, когтей, клыков и жал погибли десятки отступников.
– Разве у меня был выбор?
– Конечно, он всегда остаётся. Даже когда кажется, что его нет. Просто спасение этих людей, спасение города было важнее жизней ногицунэ. Так что же, свержение сёгуна и возвращение трона важнее жизни одного из них?
– Я убила недостаточно?
– Думаю, ты готова, – вместо ответа сказала Инари.
– Готова к чему?
– К тому, зачем пришла ко мне. К тому, ради чего пересекла море, прошла двухнедельный путь к озеру Созо и от чего сбежала, посчитав себя слишком слабой.
– Я не понимаю…
– Каждый ребёнок вбирает в себя что-то от каждого из родителей. – Она подошла и аккуратно убрала прядь с лица Киоко. – Ты и моя дочь тоже, ты это уже доказала.
Она протянула ей руку. На ладони лежал…
– Лотос?
– Этот лотос хранит то, что я когда-то оставила своей первой дочери вместе с яшмовым ожерельем. Как жаль, что путь Шинджу свернул не туда, куда я надеялась, и женщины растеряли свои дары.
Киоко осторожно приняла цветок из рук богини.
– И что мне… Что я должна с ним сделать?
Его нежные бело-розовые лепестки сверкали росой в лучах восходящего солнца.
– Коснись его, – улыбнулась Инари.
– Но я ведь…
– Не так. Коснись его.
И Киоко коснулась. И сердце её затрепетало от охватившей ками нежности и любви, заботы и принятия, смелости и отчаяния. Это была ками, рождающая жизнь и оберегающая её. Ками матери. Ками Инари. Она тянулась к Киоко, окутывала её душу, тесно вплеталась в саму её суть, в то, что билось в груди, что служило началом всего.
Тело словно окунули в ледяную воду – но лишь на миг, а затем ласково отогрели. Киоко наблюдала, как лотос распадается, растворяется, врастает в её кожу, впитывается и растекается по жилам, соединяясь с тем, что уже жило в ней.
Она посмотрела на Инари – теперь совершенно иначе. Она видела в ней свою мать и своего отца, видела в ней Кайто-сана и Ёширо-сана, видела Хидэаки, Иоши, Норико и всех, кто дарил ей эту чистую, безусловную любовь, к которой она всегда тянулась и льнула.
Она больше не нуждалась в этом так отчаянно. Она вдруг поняла, что сама стала любовью. И лишь сейчас готова не только брать, но и дарить. Всем жаждущим, всем заблудшим, всем отчаявшимся. Она готова дарить жизнь там, где её уже не надеялись увидеть.
– Ты знаешь, что делать. – Инари сложила руки у груди, поклонилась и исчезла, как и не было. А может, её и правда не было…
Ведомая ками, ведомая Сердцем и зовом мёртвой земли, Киоко взмыла ввысь и полетела на запад, к морю. Ей больше не было страшно. Совсем. Ногицунэ не сумеют ей навредить.
Она опустилась у самого прибоя, там, где море было обречено вечно целовать землю. Села на влажную почву, пропитанную солёными водами, и погрузила руки в песок.
Здесь всё когда-то началось. Здесь и закончится. Тысячи тысяч ки мертвецов не рассеялись в небытии, тысячи тысяч душ не нашли свой путь ни к богу, ни в Ёми. Не в её власти было решать, кто и куда отправится. Но она сумела сделать то, что могла, – она почувствовала то, чего здесь, как верили, не было. Она почувствовала жизнь.
Земля не была мертва, она спала. Под грузом стольких смертей как ей было проснуться? Киоко дала ей всю свою любовь, а её любовь дала земле силу. До этих пор Киоко и не думала, что у земли тоже есть ками, тоже есть душа. А всё же есть. И теперь она проснулась, стряхнула с себя всю смерть – и та разлетелась брызгами очнувшихся от долгого забвения и получивших свободу мертвецов. Им оставалось лишь найти Ёмоцухира или путь к своему богу, но уж с этим они как-нибудь справятся.
Под пальцами заструилась жизненная сила. Земля пробуждалась, увлажнялась, наполнялась насекомыми и первыми ростками травы, цветов и деревьев. Всё росло, всё изменялось. Всё вставало на свои места.
Она толкала эту силу дальше, к востоку, до тех пор, пока потоки не воссоединились с теми, что были живы, с теми, что уже пробудились от сна после времени смерти. И когда это случилось, она позволила себе погрузиться во тьму.
⁂
Он стоял на вершине холма и смотрел, как в горящий, полуразрушенный город входят самураи Ямагучи Кунайо. Минато, как он и предполагал, оказался городом с кораблями. Не с маленькими фунэ, которые можно было бы как-то объяснить, а с большими судами. Правда, основная их часть теперь требовала долгого ремонта, но это и к лучшему.
Ему долго не удавалось разглядеть сквозь дым и расстояние хоть что-нибудь, но тут в небо поднялась огромная птица. Только Мэзэхиро прекрасно знал, что такого размера птиц не бывает.
Хотэку.
Чудовище.
Живой и разыскиваемый по всей империи. И вот он – здесь, перед ним.
Он улетел к западу и скрылся из виду, а Мэзэхиро понял, что все его опасения по поводу Западной области не просто оправдались – они были совершенно детскими в сравнении с тем, что здесь действительно происходит.
И стоило ему об этом подумать, как мир содрогнулся. Самураи за его спиной – его личный отряд – зашептались. А земля
