Терновая цепь - Кассандра Клэр
Он был так доволен собой и увлечен своим первым балом, на котором присутствовал не как призрак. Взгляды девиц, полные восхищения, смущали его, но Люси улыбалась. Она гордилась Джессом – тем, как он держал себя, как говорил с новыми знакомыми и слушал их слова; девушка не смогла заставить себя испортить ему вечер.
Однажды Люси прочла в книге, посвященной хорошим манерам, что, представляя гостей друг другу, следует добавить какую-нибудь небольшую деталь о жизни одного из них, чтобы дать незнакомым людям тему для разговора. И поэтому она произнесла, обращаясь к Иде Роузвэйн: «Джереми Блэкторн коллекционирует старинные молочники в форме коровы». Пирсу она сообщила, что Джереми – астроном-любитель, а Таунсендам сказала, что он провел четырнадцать дней в корзине воздушного шара. Джесс довольно спокойно отнесся ко всем этим выдумкам и даже дополнял их красочными подробностями: Люси едва не поперхнулась, когда он сообщил Таунсендам, что во время полета на воздушном шаре питался только рыбой, которую приносили ему ручные альбатросы.
В конце концов, когда поток прибывающих гостей иссяк, а танцы были в разгаре, Люси слегка сжала руку Джесса (оба были в перчатках, так что это не могло считаться настоящим прикосновением) и прошептала:
– Осталось познакомиться всего с несколькими гостями. Ты готов к общению с Инквизитором и его супругой? Рано или поздно тебе придется с ними встретиться.
Он взглянул ей в лицо.
– Кстати, об инквизиции, – заговорил он, слегка усмехаясь, – я заметил, что ты так и не передала мне содержание своей беседы с Малкольмом в Святилище.
– Ты слишком наблюдателен, это тебя до добра не доведет.
– Если ты предпочитаешь обсудить это потом, мы можем потанцевать…
Она прикусила губу, потом тихо сказала:
– Нет. Идем со мной. Нам надо поговорить.
Люси быстро огляделась, чтобы посмотреть, не наблюдает ли за ними кто-нибудь. К счастью, все были заняты разговорами. Она повела Джесса к застекленной двери, которая выходила на длинный каменный балкон, тянувшийся вдоль стены здания. Люси выскользнула из зала и прикрыла за собой дверь.
Снег на балконе не убирали: слуги не ожидали, что кто-либо из гостей вздумает выходить на улицу в середине зимы. Сквозь тонкие подошвы бальных туфелек девушка почувствовала холод. Внизу лежал Лондон, скованный морозом, вдалеке лениво текла Темза, и в воздухе висел запах дыма. Заснеженные крыши домов напоминали альпийский хребет с шапками ледников.
– А мы не можем просто приятно провести время, хотя бы один вечер? – вздохнула Люси, рассеянно глядя на город. Каменные перила были холодными, как лед. – Что, если я откажусь говорить о Малкольме?
– Люси, – произнес Джесс. Он подошел к ней и тоже облокотился о перила; его щеки уже раскраснелись от зимнего ветра. Она знала, что ему это нравится, нравятся жара и холод, но сейчас ей показалось, что он не обращает внимания на погоду. – Что бы это ни было, ты должна мне сказать. Я не привык к живому, бьющемуся сердцу; я забыл, как это бывает, когда оно начинает колотиться от волнения. Я не выдержу такого напряжения.
– Я не хотела тебя пугать, – пробормотала Люси. – Только… Джесс… мне нельзя прикасаться к тебе. И тебе нельзя трогать меня.
Она в нескольких предложениях изложила ему суть разговора с Малкольмом. Когда она замолчала, Джесс положил ладонь на холодный камень и произнес:
– Так долго после нашего знакомства, почти полгода, ты была единственным человеком, к которому я мог прикоснуться. А теперь я жив, и ты – единственный человек, к которому прикасаться запрещено. – Он посмотрел на безоблачное небо и звезды, сверкавшие в вышине. – Теперь мне кажется, что не стоило и возвращаться к живым.
– Не говори так, – прошептала Люси. – Жить – это прекрасно, и у тебя превосходно получается, и Малкольм обязательно найдет какой-нибудь выход. Или мы с тобой найдем. Мы справлялись и с более серьезными проблемами.
Джесс насмешливо смотрел на нее.
– Превосходно получается быть живым? Это комплимент. – Он сделал движение, собираясь коснуться ее щеки, но быстро отдернул руку и помрачнел. – Мне не нравится мысль о том, что, воскресив меня, ты стала ближе к Велиалу и теперь ему проще добраться до тебя.
– Я вернула тебя в этот мир, – возразила Люси. – Я не спрашивала, желаешь ли ты этого. Я приказала тебе. Так что ответственность лежит на мне.
Но она видела, что это не утешило его; взгляд юноши сделался отсутствующим, он словно замкнулся в себе. Это был взгляд человека, который привык к одиночеству, привык сам решать свои проблемы, потому что его много лет не видели и не слышали.
– Джесс, – произнесла она, – Тень Велиала всегда висела надо мной и моим братом. А ты говоришь так, словно это ты навлек на нас беду. За последний год стало ясно, что он с самого начала отводил нам определенную роль. Какова бы ни была его цель, его потомки – это часть замысла.
– Ты хочешь сказать, что единственный выход – покончить с Велиалом. Несмотря на то, что, как говорят, его нельзя убить.
– Но еще говорят, что его может убить Кортана. – Люси подумала о Корделии, и ей стало больно, одиноко и тоскливо. – Мы должны в это верить.
Джесс обернулся к ней. Он выглядел как само Рождество: темно-зеленые глаза, белая, как снег, кожа, угольно-черные волосы.
– Что же нам теперь делать?
– Мы подумаем об этом завтра, – мягко произнесла Люси, – а сегодня забудь обо всех печалях. Сегодня у нас рождественский бал, ты жив, и я намерена потанцевать с тобой… так, как это возможно. – Она протянула к нему руки. – Иди сюда. Я покажу тебе.
Она шагнула к нему и остановилась совсем рядом; они не касались друг друга, но она могла чувствовать его тепло. Она подняла руку, и он повторил ее движение, но их ладони разделял дюйм морозного воздуха. Другой рукой он обвил ее талию, стараясь не дотрагиваться до платья.
Люси подняла голову. Она могла бы приподняться на цыпочки и поцеловать Джесса в губы. Но вместо этого перехватила его взгляд. Они смотрели друг другу в глаза и все так же, не прикасаясь, начали танцевать. Прямо здесь, на заснеженном балконе, под звездами, и их единственным свидетелем был ночной Лондон. И хотя Люси нельзя было дотрагиваться до Джесса, его присутствие согревало, утешало, успокаивало. У девушки защипало в глазах: почему никто никогда не говорил ей, что люди плачут от счастья?
А потом раздался грохот и звон стекла, как будто в зале обрушилась огромная люстра. И оттуда, изнутри, донесся вопль.
Ладони Корделии
