Ледобой-3. Зов - Азамат Козаев
— Сейчас в ухо аккурат и схлопочешь!
— Разуй глаза, князь! — заревел Косоворот неожиданно, рукоделы аж вздрогнули от неожиданности, лишь Отвада с дружинными и бровью не повели. — Гляди хорошенько! Может и был когда-то Безрод хорош и добр, может и стоял когда-то за усмарей, гончаров, бондарей, да вышел весь! Переродился! Зло его забрало!
— Не мели чушь!
— Нет, уж князь! Дозволь выскажусь! Баяли мне, дескать, Сивый весной груддисов в одиночку раскатал, да не поверил я. Виданое ли дело, говорил, одному человеку целую дружину выкосить, ровно косой! Это же бычья сила нужна! А так и есть, брехали мне, мол, груддисы после той рубки ещё нескоро в себя пришли. А знаешь почему так вышло? Уже тогда Сивый переродился, кипел злобой, чисто котёл на костре, вот злоба и выплеснула! А шестипалого он не мечом приголубил — рукой! Рукой! Вон, гляди, — побагровевший правдолюб тыкал рукой в захоронение. — Как его Зло пожирает, переваривает, аж зелёная пена пошла! Где остальных прикопал — вот что узнать бы. Не полезла бы зараза и с той стороны! Только этого нам не хватало!
— Всё? — Отвада смотрел на буяна спокойно, моргал не чаще положенного.
— И больше чем уверен, — Косоворот тряс пальцем, — Это, в яме, и есть мор!
Рукоделов будто ветром сдуло — едва не прыжком отсигнули подальше от раскопа.
— Тот шестой палец подручный Сивого и утащил в Выемку! Оттуда мор и покатился по землям!
— А подручного в своём облике Безрод как таракана сотворил: замешал грязь, да плюнул туда, да?
— Может и так, — Косоворот с невинным видом пожал плечами. — Этот может всё!
Гремляш усмехнулся. Рукоделы вольно или невольно отступили за Косоворота и Лукомора с их дружинными, поглядывали на Отваду с плохо скрываемым осуждением.
— Долго думал?
— Тут и думать нечего. Всё ясно, как белый день!
— Труп сжечь, — холодно бросил за спину князь.
— Не так быстро, — Косоворот встал между князем и раскопом и погрозил пальцем. — Хочешь уничтожить свидетельство тёмных делишек своего любимчика? Своего так называемого сына?
— Свидетельство? — усмехнулся Отвада. — Для тупоголовых пьянчуг, променявших рассудок на брагу и баб, объясняю: свидетельства обычно предъявляют. В город это потащишь, придурок? Или сюда всех до единого на поводке пригонишь? Не дошёл мор до Сторожища, так нашлась добрая душа!
Здоровяк какое-то время молча соображал, потом согласно кивнул.
— Да, пожалуй, никого тащить не нужно, — правдолюб мгновенно остыл, выкрутил руку назад и показал на городских. — Все, кто нужен, уже здесь.
— А теперь эти самые важные люди Сторожища во главе со своим князем засучат рукава и сожгут к Злобогу этот рассадник! Я достаточно ясно говорю?
Куда уж яснее! Каждое слово Отвада налил железной тяжестью, просто-таки отчеканил! И глядит, будто солнечный лучик царапает глаза с начищенного острия копья. Копье близко, вот оно, острие жуткое, холодное, несмотря на солнце.
— Вместе с рукавицей?
— Хочешь поносить?
Лукомор отчаянно замотал большой головой.
— За работу. Вы копайте вокруг, груддис должен остаться на земляном островке, остальные рубят лес на дрова. А ты, гостенёк заморский, отойдём на два слова. Даже не знаю, как тебя благодарить, может сам подскажешь, золото или серебро?
Бросив беспечный взгляд на Косоворота, Лесной Ворон двинулся следом за Отвадой, и едва обоих скрыл здоровенный и неохватный дуб, князь прижал повелителя бубенцов к стволу, ручищей сгрёб звонкие одёжки на груди, и за единое мгновение Лесной Ворон понял простую вещь: оказывается, человеческий кулак спереди и дерево сзади тверды одинаково!
— Я не знаю, кто ты такой, да ты, наверняка и не скажешь; как сюда попал, я тоже, скорее всего, не узнаю, но послушай, что про меня говорят в Сторожище. Болтают, будто Отвада необычайно везуч на встречи с людьми, которых ищет. Не дайте боги сведаю за тобой что-то худое, достану из-под земли! И даже не достану: буду спокойно стоять, сам на меня вылетишь из-за угла, да с ног собьёшь. Ничего не хочешь мне сказать?
Лесной Ворон открыл глаза, и Отвада едва не уржался. И впрямь будто из норок зверьки таращатся… ага, точно… вот так же в мир из своей темноты лупают перепуганные лисята, когда заглядываешь в лисье логово. Под платом не видать, но как пить дать рот у заморца от испуга раззявлен — дышит ртом, тканина дыру и облепила. С собой дурень борется: орать от ужаса или человеческим языком говорить, и вон, заморгал часто-часто — в глазах пересохло?
— Мой князь, я долгие годы постигал таинства ворожбы, и всё, что ты видел за эти дни, истинная правда…
— А сказать, какое искусство я постигал долгие годы, и то, чего ты не видел, но успел ухватить своим хитрым умишком, тоже истинная правда? Намекнуть?
— Не нужно, Отвада-князь. Мне почему-то кажется, что ты снимешь голову человеку одним ударом меча.
— Чем тебе не истина? Что скажешь?
— Я честный ворожец. Старец Белое Крыло меня заприметил ещё отроком…
* * *
Вырытый земляной островок, на котором покоились останки изувеченного в последней битве оттнира, подкопали в трёх местах: прямо под головой, под поясницей и под ногами. Насквозь через прокопы в земляном ложе завели срубки толщиной с голень, срубки поперечно подпёрли с каждой стороны парой той же толщины стволов, и когда получилось, что груддис лежит на трех брёвнах, в свою очередь упокоенных на четырех повалках, концами врытых в края раскопа, прокопали ещё в двух местах под трупом и завели срубки.
— Всё! Срывай земляное ложе, — опершись о заступ, Отвада утёр пот со лба.
Погребальную земляную лавку груддиса быстро срыли и разбросали по яме. Теперь морской разбойник лежал на пяти древесных стволах, заведённый под тело поперёк, а те пять крест-накрест подпирались четырьмя срубками, по две с каждой стороны.
— Упасите боги от мора! — время от времени шептал то один, то другой рукодел, дружинные, впрочем, не отставали, только воздух не трясли и шептали еле слышно.
— Упасут, упасут, — ворчал Отвада, орудуя топором. — Никто руками в грязь не лезет, и все вернутся как один.
Свободное пространство под трупом заполнили горючим, да и вообще сухостоем и дровами всю яму забросали аж с горочкой — долго ли это двадцати здоровенным лбам, одержимым одной только мыслью: «Поскорее бы спалить тебя к Злобогу, тварь моровая!»
— Рукавицу! — потребовал Отвада, колко глядя на Косоворота.
— Не больно-то и хотелось! — тот швырнул её прямо на макушку дровницы.
— Заступы!
Полетели заступы.
— Совлекай облачение и туда же.
Ворох тряпья увенчал дровяной холмик над останками груддиса.
— Боги с нами. Жги!
Пламя взвилось над тризнищем аж на два человеческих роста и гудело так, ровно ничего вкуснее горки дров с начинкой из лежалой человечины никогда не едало.
— Вот это да! К небу рвётся так, того и гляди труп подбросит. Урчит, ровно кот у плошки с молоком.
— Пусть ест, — усмехнулся Отвада, — да ни крошки не оставит.
— Эти вернутся, город накрутят, — Гремляш кивнул на рукоделов. — Заведут народ против Безрода. Может… того?
Какое-то время Отвада мрачно перебирал взглядом рукоделов, одного за другим и щёлкал пальцами.
— Ну, мы же не звери, — наконец буркнул он и плюнул в сторону Косоворота и остальных. — Да и не поможет. Этот голубя только что заслал.
— Когда только поклёп написать успел?
— А пока мы у раскопа лаялись. Вот того видишь, волосы соломенные, борода рыжая? Ну, стоит возле Лукомора. Он и строчил.
— И что теперь?
— А не знаю. Вернёмся, поглядим, что перевесит: косоворотовские байки про таракана из грязи или добрая память.
Гремляш мрачно покачал кудрявой головой, невесело улыбнулся.
— Свежая страшилка почему-то всегда сильнее, чем добрая, но старая память. Думаю, сдадут городские Безрода.
Отвада незаметно оглянулся — кругом свои, да и пламя гудит — приложил руку к губам, прошептал еле слышно:
— Городские сдадут, говоришь? На какое-то время и сам поверил. Я и под Тёмным был, и Сивого знаю. Так и стоял, молчал, не знал, что в душе победит.
— И кто победил? Безрод?
Отвада мрачно кивнул.
— Но… не знал бы его самолично, проклял бы. Вот честное слово, сдал бы
Глава 34
— Чего призадумался, босота?
Безрод усмехнулся. Чего призадумался… Да ровно в силок попал, бьёшься, дёргаешься — верёвки затягиваются всё
