Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
Бульрих резко остановился. Затаив дыхание, прислушиваясь, он всматривался в новый, открывшийся перед ним вид, а потом глубоко задумался. Давно забытые обрывки воспоминаний всплыли в памяти и сложились в узнаваемый образ, который ошеломил его настолько, что одинокий ночной странник даже забыл о жутком зове.
Перед ним снова была та же поляна, на которую он выходил однажды, когда, позабыв обо всем, мчался по лесу, мечтая наконец вырваться из гнетущей тьмы и того, что цеплялось за пятки в глубине полого дуба. Как он жаждал тогда увидеть небо и ласково мерцающие звезды!
Теперь перед ним с тяжелого полога облаков сыпался снег, лился звездный свет, протянувшись по поляне мягко сверкающей лентой, похожей на полосу пены на песчаном пляже. Путь, который выбрал Бульрих, а двести лет назад и другой картограф-путешественник, поднимался из низины на голую равнину. И там – о ужас! – исчезал: совсем скоро привычная тропа оборвалась у расщелины в земле, которая то расширялась, то сужалась, рассекая поляну от одной стороны до другой. Во тьме, скрытая мерцающим туманом, пролегала граница между мирами.
Бульрих обнаружил Глубокий разлом, в который когда-то провалился.
На этот раз он подошел к нему с востока. В тот роковой летний вечер, выйдя из Зеленого Лога, он попал сюда с северной стороны, и тогда зловещая трещина растянулась поперек, преграждая путь, как препятствие. Теперь, в сущности, Бульрих стоял у правого угла разлома, из бездонной пасти которого вырывался бледный пар, словно дыхание гигантского создания, обитающего в невидимых глубинах земли. Падающий снег не таял, попадая в эти облака, но сверкал в тумане тысячами ледяных кристаллов.
Помянув дрожащие поганки, Бульрих с беспокойством осознал, что прелестное мерцание притягивает его, зачаровывает. В попытке стряхнуть оцепенение он заставил себя оглядеть невероятный пейзаж, раскинувшийся перед ним. Это была картина из кошмарного сна, воспоминания из прошлого, далекого от Холмогорья, возможно, прошлого всех народов в мире – куда более широком, чем тот, который знали квендели. Однако на этот раз картограф был начеку и понимал, что не должен подходить к туману слишком близко, потому что вспомнил, как уже прикоснулся к мерцающему облаку и потерял сознание.
На фоне чернеющей кромки леса мягко падал снег. Стояла удивительная тишина. Ветер не пробивался в Сумрачный лес, не найдя прохода между деревьями в мохнатых плащах. Многое выступало из тьмы в отблесках звездного света и призрачной дымки, которая озаряла Бульриху путь во мраке.
Светящаяся граница разделяла поляну на две равные половины. Что за ней там, по ту сторону, и где он окажется, если перепрыгнет через пропасть? Бульрих задавался этими вопросами, осторожно спускаясь по склону.
Теперь он ступал по мягкому снегу, который заглушал звук его шагов. Пушистые снежинки путались в волосах и ложились на плотную ткань плаща, подарка Йордис. Вокруг плясали мириады ледяных искр. Бульрих совершенно растерялся в сиянии этих кристалликов, огоньков и клубов тумана. Он отвернулся от разлома и медленно, не зная, чего ожидать, пошел вдоль него, держась в шаге от искрящихся облаков, пробираясь между большими валунами и камнями поменьше. Словно галька на берегу ручья, они тянулись вдоль неровных краев трещины, накрытые снегом как белыми шапками.
Мысли Бульриха обратились к одинокому кротовому холмику, который появился в бледном свете на пустой лужайке, окаймленный грозной тенью леса. Не хотел ли предок пастухов мысленно продолжить Глубокий разлом, когда выкладывал ряд камней от опушки леса до колючей живой изгороди, и не отсюда ли взялись эти валуны? Бульрих так глубоко погрузился в раздумья, как будто стоял где-то неподалеку от Зеленого Лога, намереваясь сделать наброски для новых карт, и не было занятия более важного, чем это. В следующее мгновение он споткнулся о камень и пришел в ужас.
Елки-поганки и черные мухоморы! Клубящийся, будто дым, коварный туман не оставлял его в покое. А как иначе объяснить то, что он только сейчас вспомнил об одиноком зове, прозвучавшем снова и явно гораздо ближе?
«Неудивительно, что я все забыл, провалившись в эту ужасающую расщелину», – подумал Бульрих.
Неизвестное создание, вероятно, сделало крюк и теперь дожидалось его в центре поляны, потому что хриплый голос доносился оттуда. Такой же хриплый, как раньше? Этого старый картограф вспомнить не мог, даже ради святых пустотелых трюфелей. Но вот в памяти всплыли две черные птицы в грозовом небе, за полетом которых он с тоской следил от сторожки Краппа, пока те не скрылись в облаках за Сверлянкой. Рядом с ним тогда была Хульда, за ней на кучерском сиденье Гортензия и бедный племянник, которого, как и прочих, Бульрих оставил далеко и давно, в прежней жизни, в мире, откуда ушел.
Впереди отчетливо каркнул ворон, притаившись в непроглядной черноте, в тени темных деревьев, – крик его пронзил воздух, прорвался сквозь пелену снежных хлопьев. Неподалеку отозвался второй ворон.
Бульрих замер и прислушался, не в силах не вздрогнуть. Первая ночь зимы – и вороны перекликаются, будто совы, при восходящей луне. Бледное ночное светило серебрилось в тумане над глубокой расселиной, пролегавшей между холмами и пустошью, между светом и тьмой, в этот час, разделявший осень и зиму.
И пусть темные земли по ту сторону разлома были пустынны, по ним бродили тени. Тени, которые в определенное время года обретали тела и пересекали границу. И сейчас, возможно, именно они сидели у костра вдали, как бездомные путники: ночью ведь нужно отдыхать, если ты пришел издалека и долго бродил, пусть по лесу столь же сумрачному, как и родные земли.
«К несчастью, тень того мира веет над холмами, – подумал квендель. – Я чувствую ее. Вижу. И не только во сне. Вот только не знаю, сплю я или бодрствую. И не помню, кто я и где бывал. – Тут Бульрих встряхнулся. – Ну нет, дорогой Шаттенбарт, к счастью, все не так», – мысленно произнес он, а потом добавил вслух, чтобы уж наверняка не забыть:
– Ты очнулся, не спишь и помнишь, кто ты и кто ждет тебя там.
Отойдя от Глубокого разлома, он постучал тростью Йордис по земле перед собой, проверяя, нет ли где других расщелин и ям, скрытых под снегом, которого насыпало по щиколотку. Бульрих
