Юрий Никитин - Фарамунд
Префект прошептал:
— Да... Я потребовал дока... зательств... Он сказал, что его зовут Редьярд. Он двоюродный брат... твоей жены... Он знатен...
Фарамунд кивнул палачу. Тот быстро выхватил меч. Лезвие блеснуло тускло, послышался хрип, голова префекта упала на грудь. Кровь из разрубленного горла хлынула широкой струей.
К вечеру молодых женщин разобрали, увели, так и ни не позволив одной прикрыть наготу. Старух зарубили еще в домах, а здесь на площади проткнули копьями тех, на кого не отыскалось охотников. Фарамунд знал, что уцелевших некоторое время будут тащить за войском, а потом подурневших и уже ничего не соображающих, не чувствующих, оставят на очередном привале. Возможно, привязанными к деревьям, чтобы лесному зверью не пришлось за ними долго бегать.
Тревор сбросил плащ на руки оруженосца. Ступеньки затрещали под его весом. Брунгильда выбежала навстречу. В огромных расширенных глазах был страх и жадное нетерпение.
— Ты его отыскал?
— Здравствуй, моя девочка, — ответил он. — Сейчас я собью пыль, чуть промочу горло... Ну, перекусить бы тоже не мешало...
— Дядя! — вскричала она. — Я послала слуг разогреть мясо и принести самый большой кувшин вина, как только услышала стук подков твоего коня! Но пока мясо греется, скажи, ты хоть отыскал его?
— Да, — сказал Тревор довольно, — хотя это было нелегко. Он и здесь двигается как молния. Но по его следу всегда поднимается молодая поросль героев!
Когда накрыли стол, он жадно ел, запивал вином, снова хватал мясо и запихивал в рот, словно голодал пятеро суток. Зубы у него сохранились хоть и чуть сточенные, но крупные, как у коня, так что мясо исчезало как в бездне, а кости трещали, вылетали на середину стола мелкими сухими осколками.
— Дядя, — сказала она умоляюще. — Дядя!
Он вытер масляные губы тыльной стороной ладони, перевел дыхание.
— Ладно, ладно. Я сказал все. Он выслушал очень внимательно.
— И... и что ответил?
Тревор снова долго пил, вытирался, на этот раз Брунгильде почудилось, что дядя просто подбирает слова помягче.
— Он ответил, что... Брунгильда! Словом, он сказал, что если твой единственный визит на его ложе оказался таким успешным... что если ты сумела рассчитать все настолько точно, то ты наверняка рассчитала так же хорошо и остальное.
Она спросила помертвевшими губами:
— Что? Какое?.. О чем он говорит?
Тревор пожал плечами.
— Не знаю. Тебе виднее. Ты всегда была самая умненькая из всей семьи. Наверное, речь идет о твоем будущем. И о будущем твоего ребенка.
— О будущем? — переспросила она беспомощно. — Дядя, я ничего не понимаю...
Тревор сказал уважительно:
— Этот разбойник... прости, этот конунг, без меры благороден и мудр. Твой отец нуждался в укреплении своего племени, Фарамунд это сделал: теперь никто не смеет угрожать нашим землям, а земледельцы пашут безбоязненно. По чести говоря, сам Фарамунд не так уж нуждался в союзе с благородным семейством. Его собственная мощь росла настолько быстро, что уже тогда никто не посмел бы назвать его человеком неблагородного рождения. Ты не хотела пускать на ложе... прости, это все знают, он не настаивал на своем праве, хотя я не знаю мужчину, который так совладал бы с собой!.. Но когда ты решила, что пора закрепиться... мудрое решение!.. как мать наследника, он сделал все, чтобы выполнить твое желание... хе-хе, прости!.. и теперь ты носишь под сердцем...
Он умолк на минутку, припав к кувшину с вином. Брунгильда сказала с нажимом:
— Ношу его сына!
— Наследника, — поправил Тревор. — Теперь твое положение как нельзя прочно. Ты получила все, что хотела. Ты получила гораздо больше, чем намеревалась получить! Помнишь, мы говорили с тобой... и прикидывали, чего ждать? Что же еще?
Она молчала, омертвев до глубины сердца. Каждое слово доброго любящего дяди вонзалось как раскаленный гвоздь. Все верно, она сама сказала тогда, что пришла только из-за наследника. Проклятая гордыня не позволила сказать правду. А правда настолько ужасна, что сама страшится произнести ее вслух, оформить в ясные нелживые слова...
И вот теперь... или тогда, умолчав, не сказав правды... хуже того — прикрывшись ложью, она не только снова отрезала путь, но и расширила пропасть новым враньем. Теперь она даже в глазах любящего дяди — холодная расчетливая тварь, что по расчету пошла замуж за идущего от победы к победе конунга, по расчету легла с ним в постель...
Сдавленный стон вырвался из сомкнутых губ. Но что дядя, он всегда поймет и простит, она для него все та же малышка, что забиралась к нему на колени и дергала за усы, но и ее муж, доблестный Фарамунд, тоже думает именно так...
Стон повторился, уже громче. Тревор взглянул с тревогой:
— Плохо себя чувствуешь? Позвать служанок?
— Не надо...
— Может, лекаря?
— Дядя, что мне делать, — вырвалось у нее. — Что делать, дядя?
В глазах щипало, комнату заволокло пеленой, словно она видела ее сквозь стену дождя. Затем запруда прорвалась, она ощутила свои мокрые щеки, а слезы покатились градом. Она не всхлипывала, как простолюдинка, не ревела, спина ровная, плечи прямые, но слезинки спешили одна за другой сверкающими жемчужинами, оставляя на щеках блестящие дорожки, капая с подбородка на грудь.
Тревор торопливо встал, привлек ее к себе. Она уткнулась ему в грудь, длинные седые усы щекотали ее лицо.
— Дядя! Я знаю, что прошу тебя сделать для меня просто... просто невозможное! Но я прошу тебя съездить к нему еще раз. Последний раз! Передай рексу, что я, Брунгильда Белозубая, его жена перед людьми и перед Богом, которую он взял в жены в присутствии свидетелей... желаю его увидеть немедленно!
Тревор погладил ее по голове, но неожиданно она отпрянула, выставила перед собой ладони.
— Девочка моя, — выдавил Тревор. — Рекс сейчас... где он сейчас? Собрав пополнение, он двинулся с ним к южным рубежам. А там если не война, на зиму и там многое затихает, то пограничные схватки, мелкие бои. Он не сможет покинуть войско! Это я тебе говорю, как старый воин. И не требуй невозможного, умоляю тебя.
— Дядя, — повторила она. — Я не требую, чтобы он оставил войско ради меня. Я хочу лишь, чтобы он приехал ко мне на самое короткое время. Чтобы повидался! Нам нужно поговорить. Нам очень нужно поговорить!
Она разволновалась, кровь бросилась в лицо. Тревор выглядел совсем несчастным. Брунгильда чувствовала, как горят ее уши, грудь вздымается все чаще. Ей недоставало воздуха, а в животе внезапно ощутила толчок. Она замерла, это был первый толчок ножками. Ребенок подрос настолько, что уже лягается, как жеребенок!
— Дорогая, — сказал он. — Это бессмысленно. Я не поеду. Его не отыскать. А если и отыщу, то знаю заранее — он откажется.
