Император-гоблин - Кэтрин Эддисон
Публичные казни были ужасны; после них Майе долго снились кошмары. Он наотрез отказался принуждать сестер Эшевиса Тетимара присутствовать на казни отца и брата, хотя некоторые члены правительства считали это обязательным. Девочки не были виноваты в том, что появились на свет в семье изменников. Майя считал, что жестокость с его стороны лишь усилит неприязнь, которую они, скорее всего, уже испытывали к нему. В глубине души он даже гордился тем, что у него хватило смелости бросить вызов своим советникам. Еще до завершения судебного процесса он отправил сестер Тетимара в поместье князя Орчениса. Они отбыли на борту воздушного корабля «Преданность Лохайсо», чье название показалось Майе символичным. Преданность Орчениса оказалась незыблемой, как горы, среди которых находился его дом. Едва войдя в приемный зал императора, он предложил совершить реветворан. Майя, глядя в суровое лицо князя, слушая его бесстрастный голос, подумал, что он покончит с собой, если ему прикажут, и даже сочтет это справедливым наказанием за свои ошибки.
Орченис не знал о кознях семьи Тетимада. Из его слов Майя понял, что в его присутствии заговорщики не распространялись о своих претензиях к императору, не критиковали его. Майя познакомился с супругой князя – милой, но робкой и бесцветной женщиной, которая явно очень любила мужа. Неясно было, симпатизировала она политическим взглядам брата и отца или нет. Ей тоже ничего не рассказывали.
Устроив судьбу сестер Тетимара, Майя должен был решить, как поступить с аристократами, возглавлявшими неудачный государственный переворот. С Чаваром было сравнительно легко. У клана Чавада имелось поместье в княжестве Ту-Атамар, между рекой Тетара и границей княжества Ту-Тетар. Виконт Чавель предоставил это поместье в распоряжение императора и взял на себя ответственность за содержание и охрану брата.
Майя сделал все, что было в его силах, чтобы предотвратить падение дома Чавада. Он искренне считал, что Чавар, вдовец, мало общавшийся с сыном и братом, не посвящал родных в свои намерения. Виконт Чавель прибыл ко двору через несколько дней после ареста лорд-канцлера и предложил совершить ритуальное самоубийство – о чем, кстати, сам Чавар даже не заикнулся. Виконт заявил, что поступок брата явился для него полной неожиданностью. Нуревиса тоже освободили от подозрений: если бы он участвовал в заговоре, не возникло бы необходимости в драматическом похищении императора из Алкетмерета. Майе просто устроили бы засаду однажды вечером по дороге из апартаментов Чавада.
Виконт Чавель и Нуревис избежали ареста, но Майя не мог отменить наказание, предусмотренное законом для семьи предателя. Недвижимое имущество Чавара было конфисковано, и клан Чавада превратился в мелких помещиков, вроде Нелада, Данивада и прочих. А у Нуревиса вообще ничего не осталось, поскольку он не являлся наследником своего дяди, виконта.
Когда Майя отговорил виконта Чавеля от реветворана, тот выразил желание остаться при дворе, чтобы император имел возможность, как он выразился, присматривать за ним. Судя по всему, сама идея свержения законного правителя вызывала у него отвращение. Майя отказался и от этого предложения; виконт Чавель, рассыпавшись в благодарностях, удалился и приступил к долгому, трудоемкому и болезненному процессу освобождения дворцовых покоев Чавада. Большая часть обстановки отправилась в один из аукционных домов Кето, и Майя надеялся, что мебель раскупят те самые торговцы-гоблины, которых так презирал Чавар.
Чавель не успел закончить эту работу к Новому году и засыпал Майю письмами, полными уверений в невиновности и безграничной преданности. Это прекратилось только после того, как ему отправили послание, запечатанное личной печатью императора. Майя вполне понимал опасения виконта и его стремление избежать второй аудиенции, так как первая оказалась достаточно напряженной для них обоих. Но ему очень не понравилось, что именно Нуревису поручили известить императора об отъезде представителей дома Чавада из столицы. Возможно, это проявление жестокости было намеренным. Виконт Чавель был предан императору, но это не значило, что он являлся полной противоположностью брату во всех отношениях.
Нуревис выглядел изможденным, уши были опущены; он был одет в костюм с чужого плеча, напоминавший обноски, в которых Майя когда-то прибыл ко двору. Его гардероб тоже был распродан, а деньги ушли в казну. Майя вспомнил первые недели жизни в Эдономи и мрачное лицо Сетериса, перебиравшего бумаги с аукциона.
Нуревис сбивчиво произнес положенные слова прощания. Впервые со дня их знакомства молодой аристо-крат показался Майе смущенным и неловким; вместе с богатством и высоким положением сына лорд-канцлера он лишился присущей ему элегантности и уверенности в себе.
Майю охватила печаль и сожаления о прошлом, и он, не подумав, сказал:
– Нам очень жаль.
Едва фраза сорвалась с языка, как он понял, что говорить этого не следовало. Он словно бы извинялся перед Нуревисом, а ведь даже тупой необразованный гоблин должен был знать, что императору не пристало извиняться за чужую измену.
Нуревис прижал уши к голове и пробормотал:
– Ваша светлость, вам не следует нам сочувствовать.
– Но это правда, – с детской прямотой возразил Майя и добавил: – Вы нам действительно нравитесь.
Нуревис ошеломленно приоткрыл рот и на мгновение напомнил Майе отца. Наконец, придя в себя, он медленно произнес:
– Вы единственный, кто еще помнит о былой дружбе с нами. Мы бесконечно благодарны вам за это, ваша светлость.
– Они просто боятся, – вздохнул Майя, вспомнив блеск драгоценностей и смех в салоне Чавада, всех этих разряженных молодых аристократов, которые могли говорить только об охоте.
– Мы тоже, – прошептал Нуревис.
Майя не стал утешать несчастного: любые слова утешения с его стороны прозвучали бы фальшиво и потому бессердечно. Майя сделал единственное, что ему оставалось: разрешил Нуревису идти. Тот склонил голову и вышел, ссутулившись, опустив уши. Он стал похож не на молодого придворного, а на побитую собаку, и Майя возненавидел Чавара за это. Возненавидел и с мстительной радостью подумал о том, что бывший лорд-канцлер проведет остаток жизни в жалкой деревенской развалюхе, что теперь он стал проблемой клана Чавада.
Однако Шеве’ан оставалась проблемой дома Драджада; именно ему, Майе, предстояло найти для нее жилище и тюремщиков. С помощью Ксевета Майя составил список имений дома Драджада и рассмотрел все варианты. Исваро’э и Эдономи он отверг сразу; Кетори, по его мнению, находилось слишком близко к столице и к крупнейшему родовому поместью клана Роэтада. Варенечибелю повезло, Арбелан не решилась на измену, мрачно подумал он.
У клана Драджада имелись владения во всех провинциях Этувераза, и Майя мог сослать Шеве’ан практически в любой уголок страны. В конце концов, он остановился на усадьбе Бакхори, расположенной в западной части княжества Ту-Кетор, неподалеку от монастыря, куда Чавар и Шеве’ан намеревались запереть его самого после отречения. Но он выбрал это поместье не для того, чтобы
