Ненасыть - Сон Ирина
– Я открою! – кричит он, выходя в коридор.
Ручка послушно проворачивается от нажима, дверь чуть скрипит на петлях. Серый открывает рот для приветствия, поднимает взгляд…
Корова.
Серый зажмуривается, трясет головой, открывает глаза…
Корова. Огромная, рогатая, рыжая, с колокольчиком на шее. И она продолжает стоять у крыльца.
Серый невольно думает о том, что тушенка была испорченная.
Но корова все еще флегматично жует жвачку, обмахивает хвостом круглые бока, выглядит возмутительно настоящей и явно не собирается никуда исчезать.
– Здравствуйте, Сергей.
Серый переводит обалдевший взгляд в сторону голоса и наконец-то замечает хозяев усадьбы. Рядом с ними стоят три клетки с курицами и пять пузатых мешков. Вид у близнецов скромный, благостный и вежливый. За спиной Юфима висит большой черный футляр, видимо, с обещанной виолончелью.
– Зд-дравствуйте, – заикаясь, бормочет Серый.
Корова притягивает его взгляд с мощностью промышленного магнита. Несколько секунд они смотрят друг на друга, а потом ей это надоедает.
– Му-у-у!
От рева Серый вздрагивает. За его спиной тут же раздается топот. Группа высыпает в коридор, набивается в дверной проем и застывает с разинутыми ртами, прижав Серого к стене. Если бы к их дому высадился инопланетный десант, то изумления было бы меньше. После всего встреча с зелеными человечками даже как-то закономерна. Но корова?!
Верочка, Михась и Прапор первыми выходят из ступора и с радостными восклицаниями бесстрашно идут к скотине.
– Коровушка! Настоящая! Ой, да ты моя хорошая! Да ты моя красавица! – Верочка воркует над ней, словно над любимым ребенком, Михась по-хозяйски ощупывает, Прапор просто гладит короткую блестящую шерсть. Спустя пару секунд к ним присоединяется мама, неуверенно протягивая пару листочков.
– Огромная! – вразнобой тянут Олеся и Тимур. Вид у них абсолютно зачарованный.
Серый бессильно приваливается к косяку, чувствуя, что ноги его не держат, и понимая, что консервы были все-таки нормальными.
Корова губами собирает листочки с ладони, и на лице мамы разливается детский восторг.
– Откуда? – благоговейно выдыхает Верочка.
Юфим охотно отвечает:
– Оттуда! – и машет в сторону кладбища. – С новосельем вас!
Желание уточнять сразу же пропадает.
Зет величественным жестом подзывает к себе Прапора, вручает ему веревку со словами:
– Полагаю, вы отнесетесь к Глаше со всем почтением, – и обмахивает руки кружевным платком.
– Э-э… – Прапор приходит в себя, чешет в затылке, пытаясь сопоставить безупречный вид близнецов с коровой и пятью грязными мешками. Задача оказывается непосильной.
Михась отрывается от Глаши и с радостным криком «Куры!» обращает всеобщее внимание на птиц. Все воркуют над клетками, а Серый все еще смотрит на жующую корову. Птицы, с его точки зрения, не такие потрясающие. Их хмарь почти не трогает, а вот корова… Корова – это да!
– Так, ребятки, давайте это добро на задний двор. Там, кажется, есть парочка подходящих сараев, – командует Прапор.
– Мешки желательно в погреб, – любезно подсказывает Юфим. – Там овощи.
При виде чехла на его спине у Тимура загораются глаза.
– Ага, мы мигом!
– Девочки, милые, гости… – подсказывает Михась, аккуратно отодвигая жену в сторону дома.
– Да вы проходите! – спохватывается Верочка. – Чаю?
Хозяева не отказываются и проходят, а Серый, Тимур и Прапор с Михасем идут устраивать скотину. Курицы быстро отправляются в курятник, где тут же рассыпаются по жердочкам с громким кудахтаньем. Серый получает клювом в руку от белого петуха, Михась безжалостно и уверенно отпихивает обнаглевших птиц от двери, у Тимура откуда-то появляются перья в волосах, хотя он вообще не заходит внутрь. Глашу же с почтением определяют в пустой гараж, куда ее провожает сам Прапор.
– Хорошая, послушная, смирная, – ласково заключает он.
Когда они возвращаются, Юфим и Зет уже сидят за столом и допивают чай. Тимур, едва помыв руки, вцепляется в чехол, аккуратно приставленный к стене. Вжикает молния, в электрическом свете блестят лакированные бока. Виолончель красива, как всякий доведенный до совершенства инструмент. Тимур меняется в лице, дрожащими руками достает ее из чехла, оглаживает, словно любимую женщину. На обороте мелькает золотистая надпись – кто-то поставил автограф лаковым маркером. Тимур неверяще обводит его кончиками пальцев и потрясенно выдыхает, вскинув на Юфима благоговейный взгляд:
– Это же… Не может быть!
Юфим улыбается. Тимур смотрит на него так, словно видит самого Всевышнего.
– Отблагодари нас, сыграй. Мы очень давно не слышали пения виолончели, – предлагает Юфим.
Тимур судорожно кивает, хватает смычок и первым бежит в гостиную.
Поначалу он долго примеривается, разминает отвыкшие пальцы, проверяет, что-то настраивает и подкручивает. Зет и Юфим не торопят, любуются восторгом человека, получившего вожделенный инструмент. Серый их понимает – Тимур в этот момент очень красив. Олеся, которая всегда относилась к нему со снисхождением принцессы, так и замирает на краешке дивана с распахнутыми глазами. Она смотрит так, словно лягушонок вдруг обратился в прекрасного принца. Наконец, Тимур вскидывает голову и с шальной улыбкой взмахивает смычком.
Виолончель издает пьянящий стон, ахает, взвивается соловьиной трелью. Дом наполняется густыми сладкими звуками, и Серый, далекий от классического искусства, замирает в кресле.
– О, Гаспар Кассадо, сюита для виолончели соло, – узнает Зет Геркевич. – Юфим Геркевич, а юноша-то талантлив сверх меры!
– Иначе я бы не смог вернуть ее, – улыбается Юфим. – Вы только послушайте, как они истосковались друг по другу.
Тимуру побоку их разговоры. Он весь растворен в музыке. Смычок порхает по струнам, пальцы страстно перебирают гриф. За три года он ничего не забыл, звуки уверенные, математически точные. Серый вспоминает, что в минуту отдыха тот часто шевелил пальцами в воздухе – бережно хранил в памяти любимые мелодии.
Музыка стекает с виолончели, стирая временные границы. Никто не устает от нее – Тимур играет волшебно. Последний аккорд он выводит, задыхаясь. По его лбу скользит пот, волосы липнут к вискам, правая рука трясется, а на отвыкших пальцах красные следы от струн. Но Тимур счастлив и пьян.
Близнецы хлопают, все подхватывают аплодисменты и долго хвалят виолончелиста.
Тот обнимает инструмент и кланяется Юфиму.
– Это была прекрасная благодарность, – отвечают близнецы хором и, витиевато попрощавшись, уходят, вместе с собой унося ощущение сказки.
И уже потом, когда приходит время сна, Тимур подходит к Серому и кивком приглашает в комнату.
– Пойдем, перетрем.
– Пойдем, – удивляется Серый.
В комнате Тимур включает свет, снова расчехляет виолончель и поворачивает к Серому задником, где стоит автограф.
– Видишь? – блеск в его глазах отдает лихорадочным оттенком.
– Вижу, – соглашается Серый.
– Что написано? – не успокаивается Тимур.
– М-м… Любимому внуку на память от прадедушки, – читает Серый красивую вязь.
– Я думал, глюк, – выдыхает Тимур. – Но ты тоже ее видишь, а я никому о ней не рассказывал! Как? Как они ее достали? Как узнали? Четыреста километров туда, столько же обратно… За день – вообще нереально! Как?!
Серый вскидывается:
– Что ты говоришь?
– Я говорю, виолончель! – возбужденно шипит Тимур. – Я не знаю, что это за гипноз такой, но Юфим реально вернул мне мою виолончель! Она моя, родная, та самая, которую мне дедушка подарил к последнему году учебы!
Ноги подкашиваются – и Серый садится прямо на пол, недоверчиво прикасается к инструменту. Тот гладкий, а надпись чуть выпуклая. Виолончель настоящая, невозможно внушить что-то настолько сложное, никакой гипноз на это не способен. Серый и Тимур смотрят друг на друга и понимают, что все их предположения и объяснения Прапора насчет хозяев – пустышка.
– Ты только остальным этого не говори, – шепчет Серый. – Особенно моей маме.
