Айрин Дэн - Персиковое дерево

Так он и сидел — вот уже три поворота клепсидры.

Неподвижно, на самом солнцепеке, ни разу не подняв руки даже для того, чтобы вытереть пот со лба или отмахнуться от вездесущих надоедливых мух.

Поначалу Нрагона забавляла эта его молчаливая неподвижная настойчивость. Но вода, лишь слегка разбавленная вином, кончилась уже давно, причем был это далеко не первый кувшин. И даже не пятый. А варвар все не шел. И росло раздражение.

А оборванец по-прежнему сидел, сложив на грязных коленях не менее грязные руки. Руки эти выглядели так, словно он совсем недавно зачем-то рыл ими землю — побитые, исцарапанные, со свежими ссадинами и черной грязью под обломанными ногтями. Но — тонкие длинные пальцы, но — аристократически узкие кисти, ошибочно принятые Нрагоном при первом взгляде за профессиональную наработку опытного карманника. Не прост бродяжка. Ох, как не прост. Да и тряпка, что намотана у него в виде широкого пояса, тоже не очень проста…

Нрагон пригляделся внимательнее и мысленно ахнул.

Если его немало повидавшие глаза не обманывали и тягучий матовый блеск не был игрой перегретого полуденным солнцем воображения, то тряпка эта была самым настоящим шелком!

Это было уже слишком. Нрагон не выдержал.

Встал из-за столика и даже вышел на солнцепек, подойдя к оборванцу почти вплотную. С расстояния в два шага ошибиться было уже невозможно — на поясе у уличного бродяги было намотано целое состояние…

Парнишка наблюдал за ним из-под спутанной челки. Его взгляд был спокойным и уверенным. Даже, кажется, чуть-чуть ироничным, что уж вовсе ни в какие ворота не лезло. Этот взгляд все и решил — отойти обратно к столику или даже просто уйти, зная, что в спину тебе смотрят таким вот понимающим и чуть ироничным взглядом, оказалось делом невозможным. Оставалось лишь заговорить, словно именно для разговора с этим странным нищим встал он из-за своего столика и вышел на солнцепек.

Нрагон откашлялся и спросил, словно продолжая не законченный три часа назад разговор:

— Ну так и зачем же мне может понадобиться такой никчемный работничек, как ты? У меня не приют для скорбных разумом и увечных телом.

Бродяга ответил сразу — словно и не было большого перерыва в их беседе:

— Даже самым сильным стражникам может понадобиться служка для мелких дел.

Взгляд его по-прежнему оставался спокоен.

Нрагон задумался.

А что? Пожалуй, это был вполне приемлемый вариант. Сейчас зачислять его в отряд на правах полноценного бойца не только бессмысленно, но и просто опасно — и сам погибнет в первой же стычке, и товарищей подведет. Но годика через два или три, побегав с ребятами, да поднарастив на свои тонкие благородные кости немного простого и конкретного мяса и заматерев, он может оказаться очень даже и ничего. Бойцовская жилка в нем есть, это по взгляду видно, а то, каким путем оказался он на улице — в конце концов, это его личное дело. Пусть для начала поживет при кухне, пообвыкнется, а там посмотрим. К тому же и стряпуха жаловалась, что мальчишки-рабы мрут как мухи, рук вечно не хватает.

Оно, конечно, слишком взрослый он для такой работы… да и зазорно человеку свободному… но, с другой стороны — тем старательнее будет рваться в настоящие бойцы…

Нрагон принял решение.

— Ладно. Уболтал, языкастый! Я, пожалуй, действительно возьму тебя — конечно, не сразу в отряд. Это еще заслужить надо. Поживешь пока при кухне. Если хорошо себя проявишь — то задержишься там недолго…

— Эй, ты! Что, не видишь, что бадья уже полная?!

Рука у стряпухи была тяжелая. И то правда — поворочай-ка всю жизнь над очагом огромные целиком жарящиеся туши, попереворачивай сбоку на бок ежедневно все то, что купец со его товарищи употребить изволят на многочисленных трапезах, — и накачаешь руки такие, что любому кузнецу впору обзавидоваться.

Это была мысль — так, посторонняя. Непосредственно Конана то, что и как проходило через руки старшей поварихи, касалось мало. Куда больше его касалось то, что до этих рук не доходило, будучи еще на подходе отрезано, отсеяно, удалено и вычищено многочисленным более мелкими личностями — как по возрасту, так и по значимости.

Мелкими — это по сравнению с главной стряпухой, конечно же, бабой габаритов огромных и злобности непомерной.

Если же сравнивать с тем положением, каковое ныне вынужден был занимать в здешней иерархии Конан, любой младший помощник распоследнего Отгонятеля Мух был достаточно важной персоной, чтобы не захотеть самому выносить помои.

А бадья и действительно была наполнена уже почти доверху — злобные мальчишки специально тянули до последнего, и теперь радостно хихикали из своего угла, глядя как пришлый будет корячиться, выволакивая огромную неповоротливую тяжесть на задний двор. Это была их вечная, но никогда не приедавшаяся шутка, и Конан. сам бы мог догадаться об этой их задумке еще часа два назад и предотвратить веселье в зародыше, просто вынеся злополучную бадью вовремя.

Как он и поступил вчера, получив в награду с десяток словно бы случайный пинков и пару неслучайных и оттого еще более обидных плюх.

Конечно, на плюхи и пинки можно было бы и ответить. Кухонные мальчишки-рабы не были соперниками Конану даже и в его нынешнем состоянии. Даже в этом хлипком и ненадежном теле Конан один стоил десятка таких, как они.

Да только вот стряпуха еще в первый день сказала, угрожающе нависнув над Конаном огромной грудью и поводя вокруг налитыми кровью глазами, что драк она в своих владениях не потерпит. И зачинщик будет выкинут с позором и немедленно. И по лицу ее нетрудно было догадаться, кто именно будет признан этим самым зачинщиком — независимо от реального положения дел.

А быть выкинутым отсюда в планы на ближайшие дни у Конана как-то не входило.

Во всяком случае — пока.

Ворочая огромную бадью, Конан не торопился.

У неторопливости его имелись две причины, и обе — весьма увесистые. Первая из них была всем и каждому понятна — а куда, собственно, торопиться служке, выполняющему грязную и совершенно рабскую работу? Обратно на кухню, где ему немедленно найдут новую не менее приятную работенку, которую по той или иной причине не желает выполнять никто другой?

Ха!

Но у его неторопливости была и другая причина.

Гораздо более важная…

Выгребная яма находилась в самом дальнем углу заднего двора. Этот угол был образован двумя стенами. Одна из них — внешняя — была сплошной и массивной. Она сурово и неприступно вздымалась на высоту трех человеческих ростов, сложена была из массивных блоков серого песчаника и украшена сверху многочисленными острыми пиками для достойной встречи незваных гостей. Конан оценил бы ее неприступность как очень и очень, может быть, даже очень-очень-очень, и в одиночку штурмовать бы, пожалуй, что и не решился.