Владимир Лещенко - Тьма внешняя
Ошалело заметались вокруг силезца рыцари и солдаты, не соображая что делать: они были приучены сражаться против мечей и копий, а не против неугасимого огня и страшного, непонятного оружия…
Нет, разумеется, многие из них, и в их числе сам Владислав слышали не раз о дьявольской выдумке итальянцев: бронзовых и железных трубах, что с ужасной силой мечут при помощи пороха каменные ядра. Но сейчас даже не все знавшие об этом оружии, сообразили, что простив них в ход пущено именно оно.
Вновь ударил рукотворный гром. С хрустом подломилось сразу два колеса. Башня сильно качнулась, так что третье колесо, слетело с оси. Вершина ее описала широкий круг, стряхнув, как лошадь небрежно стряхивает надоевших мух, добрую треть из тех, кто стоял на боевой площадке. Владислава с размаху швырнуло грудью на парапет, так что потемнело в глазах. Он даже не успел испугался, увидев как промелькнуло в воздухе, тело нелепо растопырившего руки Антуана, успев только заметить полное недоумения выражение лица товарища… Кричали люди, жалобно мычали быки в нижнем этаже туры, а Владислав, стоя на перекосившихся досках настила, пытался сообразить как спастись, если путь вниз отрезан разгоревшимся вмиг пожаром.
Он еще отчаянно прикидывал: можно ли попробовать потушить огонь, когда четвертый выстрел бомбарды прикончил башню. Крепко сбитые толстыми кованными гвоздями стволы столетних сосен, разъехались, словно жерди, связанные гнилой веревкой, и могучее осадное орудие разом обрушилось вниз, погребая под собой не успевших спастись. Он полетел вниз, вместе с обломками и орущими людьми, потом зацепился за что-то, и повис на полуразвалившемся основании туры. Пролетевшее бревно ударило, разорвав кольчугу, его под ребра, ломая их, сминая легкое… Багровые круги перед глазами затмили на несколько секунд белый свет, но он хорошо видел множество мертвецов, лежащих вокруг того, что только что было грозной военной машиной, видел, как корчатся внизу тяжело раненные и обожженные, как отчаянно спасаются бегством, падая под градом стрел немногие уцелевшие… И даже сквозь рев волов, треск разгоравшегося огня, стоны умирающих были слышны торжествующие крики долетавшие со стен Лукко дель Джорджо. Горящая смола пролилась за воротник кольчуги, заставив его закричать…Тяжелая дубовая плаха скользящим ударом обрушилась сверху на его голову, смяв и расколов шлем. Адская боль затуманила разум, глаза залила кровь, но он успел еще с ужасом увидеть, как по его нагруднику стекает белый мозг… Затем сознание покинуло его…
Владислав проснулся. Помотав головой, отогнал кошмарное видение.
Посмотрел туда, где устроился Матвей.
Там не было никого. Только примятая солома, и брошенный поверх нее плащ.
Силезец вспомнил многозначительные взгляды, которые бросала на его спутника Агнета. Вдовица, похоже, будет сегодня утешена, – ну да жизнь есть жизнь. Улыбнулся только: ну, ловок, шельма!
Силезец вышел на воздух.
Из за леса медленно выплывала медно красная луна. Костер потух, и только алые огоньки последних головешек бродили в остывающей золе. Чем слабее становились отсветы костра, тем гуще становилась окружающая тьма.
Ледяная крошка звезд в черном небе, и тусклый отсвет месяца не могли ее разогнать. Даже наоборот, делали ее еще более враждебной и зловещей. Лунное сияние нагоняло дурные мысли и мутную тоску.
Ночь подходила к концу…
Давненько же не снился ему этот сон, возвращавший его на двадцать восемь лет назад, на первую его войну. Да, все так и было, только конец был иным. Огонь потух, не успев добраться до него.
Он не был раздавлен бревном, пролетевшем буквально в долях дюйма от него, не разбился, упав с высоты четыре туаза, и не был заживо погребен под обломками башни. А заляпавшие доспехи мозги принадлежали какому-то безвестному бедолаге. Но последовавшие часы, были едва ли не самыми страшными в его жизни.
Солнце, поднимаясь все выше, немилосердно жгло, нестерпимо раскалив его щегольские вороненые доспехи, жуткой болью отзывалась, при малейшем движении сломанная рука. Из груды бревен внизу, доносились сдавленные стоны и мольбы несчастных, которым Бог не послал мгновенную смерть. Над их телами с басовитым гудением вились тучи жирных мух, как будто восхищенно распевая, радуясь столь знатной поживе.
Раскачиваясь как паяц на веревочке, в трех человеческих ростах над землей, Владислав ждал помощи. Сперва от своих, потом хоть от кого-нибудь. Тщетно: за весь день никто даже не приблизился к страшным останкам. Соленый пот разъедал обожженную спину, нестерпимо хотелось пить; превозмогая боль он дотянулся до фляги, но оказалось что пробка вылетела а вино вытекло. Так он и провисел весь день, показавшийся ему бесконечно долгим, с омерзением созерцая зеленых мух, пасшихся на его, покрытых запекшейся кровью и мозгами доспехах.
Наконец, наступил вечер, за ним ночь. Стоны и проклятья, погребенных заживо под обломками становились все реже, глуше, потом стихли совсем. Когда темнота окутала землю, Владислав с трудом разглядел сверху крадущиеся к останкам башни тени. То были мародеры. Вполголоса бормоча ругательства, они, не зажигая огня вслепую разгребали обломки, выволакивали мертвецов, сдирали с них доспехи и оружие. Раза два слышались стоны, стихавшие после того как блестел при свете узкого серпика проглядывавшей в ночных облаках Луны, заносимый для удара кинжал. Владислав затаив дыхание, висел прямо над головами ублюдков, страшась хоть малейшим движением выдать себя: с них бы сталось прикончить его из арбалета, в надежде поживиться его. Затем они куда то ушли, согнувшись под тяжестью добычи.
Утром со стороны мантуанцев, его нанимателей, явилось десятка три солдат, чтобы забрать тела погибших (как потом узнал Владислав, напуганное ужасным оружием командование, поспешило заключить перемирие.) С немалым изумлением обнаружили они живого силезца, у которого оставались еще силы встретить их отборными ругательствами.
Им и в голову не могло придти, что после такого мог выжить хоть один человек.
Как узнал впоследствии Владислав, на уничтожение осадной башни, осажденные истратили последний оставшийся у них порох.
Да, как давно это все было…
Так, вспоминая и размышляя о предстоящем, и просидел Владислав на пороге амбара, до самого рассвета.
С утра собрались рано. Оседлали коней, попрощались с хозяином и двинулись в путь, провожаемые взглядами сельчан, и одним, слегка затуманенным грустью – Агнешкиным.
Места, через которые они собирались идти, доброй славой отнюдь не пользовались. Напротив, по слухам, горный лес, прозванный Старым, был давно облюбован нечистой силой.
Именно неподалеку от этого леса здешний барон и встретил ведьму Катарину, а кое-кто утверждал, что там она и скрывается после побега из взятого штурмом замка. Именно тут, мол, волки-оборотни и справляют на залитых луной глухих полянах, в канун Дня Всех Святых свои волчьи свадьбы: ведь только в это время, как известно всякому, они могут продлить свой нечестивый род. Над лысой вершиной Пустой горы водили свои ночные хороводы крылатые нетопыри-бурхуны, а летавшие на шабаш ведьмы облюбовали ее для отдыха. Поговаривали, что когда-то, один из мадьярских вождей, живший больше пяти сотен лет тому, еще до принятия венграми христианства, возвращаясь из набега, зарыл в этом лесу тридцать телег награбленного золота, а чтобы клад никто не раскопал, принес в жертву своим богам множество пленников. Вождь погиб, так и не воспользовавшись кладом, а случайно забредший на то место человек, и по сию пору становиться добычей злобных демонов – так велика власть древнего заклятия.
Вообще же, если верить всем легендам, кладов в этом зловещем лесу было спрятано немало. Рассказывали, что уже очень давно, один из пытавшихся их отыскать, спустился в одну пещеру, вход в которую он обнаружил на месте вывороченной грозой старой сосны. Стоило пройти ему несколько сотен шагов, как раздалось страшное хрипение и сип, а стены пещеры затряслись, и быстро стали сжиматься. Бедолага едва успел унести оттуда ноги. Люди долго судили-рядили что это может быть, говорили даже, что не иначе как та пещера была ноздрей огромного дракона, что спит уже тысячу, а то и больше лет. Однако так ничего вразумительного в голову им так и не пришло, тем более, что второй раз вход в злополучную пещеру так и не отыскался.
Встречали тут и призраков, и леших, глумливо хохотавших вслед припозднившимся путникам с вершин деревьев, и каких то карликов, и даже человечьи черепа, будто бы, бегавшие по лесным тропинкам на длинных, паучьих ножках. А деревенский кузнец Зденек клялся и божился, что видел там как раз в тот год когда появилась Светлая Дева, самого Дикого Охотника со своей страшной свитой.
Пустая гора получила имя из-за в изобилии пронизывающих ее толщу пещер, причем кое кто утверждал, что они тянуться на множество дневных переходов во все стороны, и доходят едва ли не до моря. На горе этой в давние времена было сразу несколько языческих капищ, весьма почитаемых идолопоклонниками, и даже после крещения простоявших довольно долго. Если верить древним преданиям, именно тут старые волхвы учили своих преемников всей своей богопротивной премудрости, и посвящали в служение, а колдуны собирались на свои радения.
