Юрий Никитин - Фарамунд
Правда, вот старая колдунья из бурга Свена... где она сейчас?.. уверяла, что так и было. Римляне покорили весь мир, за исключением совсем уж гнилых болот или безжизненных северных скал, куда просто побрезговали или поленились опустить свой сапог.
Но куда делись эти огромные армии, под железной поступью которых вздрагивала земля? Римская армия состоит из тех же франков и готов, которые служат империи и защищают ее от других наступающих франков и готов! Так что сами римляне не гибнут в постоянных боях, кто им мешает плодиться?
— Не знаю, — ответил Громыхало.
Фарамунд вздрогнул, не сразу сообразил, что рассуждает вслух, как дикий лесной человек, что привык в лесной глуши разговаривать сам с собой.
— Ничего не знаю. Этого никто не может понять... Может быть, это и есть самая великая тайна на свете? Какой-то народ по воле богов начинает расти, покорять соседей, взбирается на вершину могущества, правит миром... А потом все рушится разом! Нет, не всегда разом. Рим до-о-о-олго набирал мощь... Войны, завоевания, войны... Он тысячу лет покорял мир. А потом еще тысячу правил. Так что и сгинет не в один день. Но сгинет.
— Почему? — спросил Фарамунд настойчиво. — Почему?
Громыхало напыжился, рекс выглядит угнетенным, непонимающим.
— Такова воля богов, — изрек он многозначительно. — Даже не воля, а...
— А что?
— Закон, — бухнул Громыхало еще значительнее. — Закон, который боги установили... и теперь даже сами не могут изменить. Всегда так было, всегда так будет. Народы рождались, росли, матерели, старели, мерли... Одни быстро, как комары... другие долго. Но все мерло. И все начиналось сначала.
Фарамунд простонал сквозь крепко сжатые челюсти. Щека дергалась, словно внезапно заболели зубы.
— Так неправильно, — прошептал он. — Неправильно!
— Неправильно, — согласился Громыхало. — Хотя, почему?.. Боги знают, что... ха-ха!.. человеку делать.
— Неправильно, — повторил Фарамунд.
Громыхало с удивлением заметил, как лицо рекса потвердело, а взгляд стал злым и острым.
— Ты чего? — спросил он с удивлением. — Против воли богов?
Фарамунд покачал головой.
— Воля богов... Боги тоже рождают и умирают. С ними умирают и придуманные ими законы. Сейчас из Рима по племенам Европы разбрелись проповедники новой веры. Кто знает, может быть, удастся разорвать этот круг?
Лес тянулся огромный, дикий, темный. Некогда прорубленная дорога превратилась в звериную тропу, да и ту теснили деревья. Говорят, когда-то здесь были золотые рудники, но римляне выбрали последние крупицы золота еще несколько веков назад. Больше золота на севере Европы не осталось, и римляне сразу утратили интерес к этой земле.
Когда руды не осталось, местным жителям пришлось охотиться, но кто-то предпочел охотиться на тех, кто охотится на дичь. Но и сами охотники умели охотиться не только на четвероногую дичь... Через сотню лет из этого леса вышли дикие люди, что почти не отличались от зверей, и разорили первое поселение в долине. Так впервые мир соприкоснулся с франками.
В этом лесу, по слухам, чуть ли не на каждом дереве сидят дриады, по вершинам днем порхают эльфы, а темными беззвездными ночами между деревьями неслышно скользят маленькие коренастые фигурки с большими кирками через плечо. Они все еще добывают золото и драгоценные камни, и лесорубы ночами у костров шепотом рассказывали о несметных богатствах, что хранятся в подземных пещерах.
Но из глубин леса все выплескиваются и выплескиваются новые лесные люди. И все — на юг!
Унгардлик еще в первый же день выслал вперед сотню всадников. Они исчезли, как в воду канули. Громыхало заревел веселую песню про лесника и сумасшедшую эльфиню с тоненькими крылышками. Сотню захватить невозможно: в движении постоянно высылает во все стороны десятки, а те вдобавок отпочковывают по два-три всадника, что немедленно подадут сигнал при первых же признаках опасности. Это не трусость, их задача — не сражаться, не искать славы в поединках, а вовремя предупредить. Если не вернулись, значит — дорога свободная...
За сутки до Римбурга на дороге показались два скачущих навстречу всадника. Вскоре Фарамунд рассмотрел грузного Тревора, а рядом на белом жеребце восседал прямой, как свеча, красивый всадник в сверкающих доспехах. Редьярд выглядел напряженным, но при виде Фарамунда его замороженные губы слегка раздвинулись в улыбке.
Тревор раскинул руки,
— Фарамунд!.. Фарамунд!.. Дай я тебя обниму!.. О тебе сейчас только и говорят!.. Все окрестные конты прислали к нам заверения в покорности и преданности. Под твоими ногами гремит земля и качается небо!..
Фарамунд дал себя обнять, но в груди стало холодно. Даже горло перехватило, он молча похлопал старого воина по спине, отстранился. Редьярд смотрел осуждающе, в глазах был холод.
Тревор все еще держал Фарамунда за плечо. Конь под ним беспокойно переступал с ноги на ногу. Щеки Тревора раздувались, как у веселого хомяка, только голос стал менее грохочущим:
— Рекс!.. Я вижу, ты и сейчас помнишь о Лютеции?..
Фарамунд протолкнул сквозь перехваченное судорогой горло:
— А как же иначе? Она была твоей племянницей...
— У меня есть еще одна племянница, — возразил Тревор. — Твоя супруга, кстати.
— Хорошо, — ответил Фарамунд, — что хоть не назвал женой.
Он заметил, что Редьярд посматривает на него украдкой. Этот блистающий воин всегда держался отстранено, пренебрегал им как простолюдином, так и рексом. Даже когда он вошел в нынешнюю мощь, когда окрестные конты сами льстиво склонили головы, страшась близости такого соседа, Редьярд держался в стороне, ни разу не назвал его рексом.
Но сейчас Фарамунд видел, как Редьярд мучительно ищет и не находит повода, чтобы заговорить. Кони неслись галопом, совсем редко переходили на рысь, Фарамунд с наслаждением подставлял лицо встречному ветру. Земля грохотала под копытами, этот стук будоражил кровь и странным ритмом отдавался в черепе.
— Фарамунд!
Редьярд скакал на своем красавце жеребце рядом. Конская грива развевалась по ветру, Редьярд угрюмо смотрел на Фарамунда, лицо стало бледным, а красивые выразительные глаза запали, словно после долгого поста.
— Фарамунд! — повторил он. Видно было, как он сделал усилие, затем выдавил: — Рекс!.. Конунг! Я впервые называю тебя конунгом, но, в самом деле, ты... твое племя... ты уже больше, чем конунг. Ты собрал такое войско, что в состоянии поглотить всю Галлию. Может быть, тебе даже удастся нанести последний удар Риму... Но ты понимаешь, что это означает?.. Мы, франки, ввергаем культурный мир в эпоху хаоса, мрака, невежества...
Фарамунд смолчал, щурился от встречного ветра. Слова «культурный мир» ничего ему не говорят, но вот то, что римляне должны уйти, исчезнуть, это понятно даже деревьям в лесу. Там гниль всегда уступает место сильным молодым дубкам. Вернее, не уступает, а молодые дубки теснят сами.
