Сумерки Баригора - Софья Соломонова
– Стой! Ты еще не рассказал мне ту историю про Паула Первого!
Седрик обернулся и пристально посмотрел на Квентина. На его лице вновь появилось выражение глубокого искреннего удивления, как и тогда, когда Квентин не усомнился в его нормальности.
– Тебе правда интересно? – спросил он чуть дрожащим голосом.
– Конечно! Это должно быть что-то очень веселое, раз даже ты так смеялся, – улыбнулся Квентин, на этот раз совершенно искренне.
– Да… Только… – юный некромант замялся, будто бы стесняясь того, что хотел сказать, – только я не смогу рассказать так смешно, как он…
– Он? – Вот тут Квентину уже стало действительно смертельно любопытно: его новый знакомый, очевидно, говорил о своем таинственном невидимом собеседнике, а значит, у Квентина, простого человека, далекого от тайн некромантии, появился шанс к этим самым тайнам прикоснуться, пусть даже и ногтем мизинца.
– Он, наверное, твой прадед – Александр Иерофант фон Аурверн.
– Двоюродный прадед, – автоматически поправил Квентин, сам до конца не осознавая, о чем говорит, уж слишком он был удивлен таким поворотом событий.
– Да, точно. Он живет в вашем парке, говорит, ему пока рано воссоединяться с Алором. – Седрик замялся, скосил взгляд куда-то вбок и, очевидно, получив оттуда какую-то поддержку, продолжил уже более уверенно: – Когда ты пришел, он как раз рассказывал мне про свое время, всякие смешные истории. И про Паула в том числе. Ну и… если ты не боишься… и хочешь, конечно… В общем, я могу тебе его показать, познакомить вас. Он обещал рассказать про Паула снова.
Такая перспектива совершенно восхитила Квентина. Познакомиться с призраком своего прадеда, пусть и двоюродного, удается далеко не каждому. Вот Фрод удивится, когда узнает!
– Конечно! Очень хочу! – Он крикнул так громко, что слышно, скорее всего, было даже у конюшен, и подбежал к Седрику. Тот явно не ожидал такого энтузиазма и все еще смотрел на Квентина с недоверием. И все же некромант протянул ему ладонь:
– Хорошо. Дай руку.
Не медля, Квентин сделал то, о чем его просили. Рука Седрика оказалась очень теплой, а кожа на ней – нежной, как у девчонки. Некромант закрыл глаза, крепко сжал ладонь мальчика, и мир начал меняться. Таких перемен Квентин никак не ожидал, да и не мог ожидать, ведь он, несмотря на огромный багаж историй о подвигах некромантов, ничего не знал о Зрении.
– Не пугайся, – шепнул Седрик, – это Зрение. Так жрецы смерти видят мир.
На глазах Квентина поверх парка или, точнее сказать, «подниз», вырос полупрозрачный, колеблющийся, но все же густой, почти непроходимый смешанный лес. Огромные вековые деревья росли в беспорядке, кое-где переплетаясь ветвями. Место, где стояли два мальчика, оказалось крошечной полянкой в самом сердце этого леса, в центре которой стоял высокий широкоплечий юноша, куда менее прозрачный, чем деревья, но все же немного просвечивавший. В этом молодом человеке было что-то странное, Квентин не сразу понял что, а когда понял, ахнул, кажется, вслух. Парень одновременно был и маленьким мальчиком, и, собственно, юношей лет семнадцати, и молодым мужчиной, и знатным господином в возрасте отца Квентина, и пожилым человеком, и совсем уж дряхлым стариком. Все это каким-то образом воспринималось сознанием одновременно, из-за чего при долгом взгляде на него глаза начинали слезиться. Седрик, к тому моменту уже открывший глаза, заметил недоумение Квентина и ответил на его еще не заданный вопрос:
– Он выглядит так, потому что уже прожил жизнь, и его душа имеет на себе отпечаток его внешности в каждый ее момент. Ты видишь далеко не всё, просто человек не может увидеть их все, это слишком для нашего разума. Попробуй сосредоточиться на каком-то одном из его обликов и, скорее всего, скоро перестанешь видеть все остальные. Я так делаю, и работает. – И он чуть заметно улыбнулся, не то пытаясь подбодрить Квентина, не то просто радуясь их общению.
Квентин последовал совету некроманта и уставился на духа, стараясь сосредоточиться только на том образе, который увидел первым. После примерно минуты напряженного сосредоточения призрак и правда укрепился в одном-единственном облике, больше не расплывался и не менялся. Теперь это был просто светловолосый юноша, одетый в старомодный костюм для верховой езды и улыбавшийся двум мальчикам мягкой улыбкой, свойственной скорее почтенному старцу.
– Рад познакомиться, мой юный потомок.
Чуть больше чем через полчаса два мальчика, весело смеясь, вбежали в замок. Увидев их, порядком перемазанных и помятых, а главное, опоздавших, Маргарита собралась было высказать им, как аморально и безответственно они поступили, но Кристоф с Иммануилом опередили ее, начав наперебой восхищаться тем, что мальчики нашли общий язык. Иммануил заявил, что это чудо, ведь у его сына отродясь не было друзей среди живых, а Кристоф похвалил своего наследника за успех в качестве хозяина. Оба мужчины были в самом приподнятом расположении духа, которое только улучшилось благодаря нескольким бокалам хорошего красного. Женщины вели себя тише, Хельга – от природного спокойствия, Маргарита – из чувства приличия. Вечер обещал быть интересным.
Баригор, Лориц, 16 мая 3607 года
День выдался ярким и солнечным. Природа все более расцветала в тепле приближающегося лета. Вокруг разноцветных примул, высаженных в ажурных вазонах по периметру большого двора, порхали яркие бабочки. Отовсюду доносилось жужжание насекомых и чириканье птиц. Ветер приносил в сердце дворцового комплекса ароматы цветов и свежей листвы. Природе не было дела до траура, будто тяжелым одеялом накрывшего город.
Над главным корпусом дворца висели, лишь слегка колыхаясь от легкого весеннего ветерка, черные флаги. Лорды и леди, одетые в траурные черные одежды, собрались в большом дворе, чтобы проститься со своим сюзереном. А за пределами дворца простые люди вышли на улицы, чтобы принять участие в церемонии. В столице отменили все развлекательные мероприятия и закрыли трактиры и кабаки. Этот день должен был стать днем скорби для всех. Днем, когда король Фридрих, правивший Баригором сорок три сытых и относительно спокойных года, воссоединился с Алором.
В центре большого двора возвели огромный погребальный костер. Помимо обычных бревен и дров, принесенных из дворцового склада, костер сложили из небольших брусков сандалового дерева – роскошь, которую мог позволить себе только монарх. У каждого из углов костра стоял высокий,
