Н Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Одно моё лёгкое касание, и из щели, прорезью распахнувшейся на потолке, резко хлынул поток до невозможности ледяного воздуха. Я вздрогнула, но тут же позабыла о болезненном замещательстве, стоило потолочным выростам, завибрировав под порывами стремительного ветра, огласиться в такт звонким пением. Не схожим ни с одной музыкой, кою мне доводилось слышать, колеблющимся, рваным и чуждым, какофонией, но до странности прекрасной, чтобы зваться попросту беспорядочным шумом. Я не разрешала Сиеху, повторно нажав на панель, отрубить подачу воздуха, покуда кончики пальцев не стали терять всякую чувствительность.

В упавшей занавесом тишине я опустилась на пол, опершись спиной о стену, и начала дуть на пальцы, пытаясь согреть промёрзшие до кости руки; Сиех присел передо мной на корточки, пристально глазея на мою дрожащую скрючившуюся фигурку. Поначалу я даже не приметила внимательного взгляда, борясь что есть силы с зябкой дрожью; но потом он, внезапно подавшись вперёд, поцеловал меня. Ошарашенная, я напрочь заледенела, но в поцелуе не было ни капли отталкивающего, неприятного. Поцелуй, не мужа, но дитя, беспричинный и безоглядный. Неловкое неудобство причиняла лишь мысль, что уж кем-кем, но ребёнком целующий меня бог не был. Никогда.

Сиех, потянувшись до хруста в плечах, вздохнул с сожелением, видя, какими неповторимыми красками заиграла поспешно натянутая мною на лицо мина.

— Извини уж, — сказал он, пристраиваясь подле меня.

— Не расшаркивайся в извинениях, — сказала я, — а просто поясни, что за муха тебя укусила. — Спешно поняв, что невзначай сплела слова нечаянным приказом, добавила: — Будь так добр.

Он только покачал головой, всем своим видом изображая наигранный стыд, и ткнулся носом мне в плечо. Я была не против получить от него эту частицу тепла, но меня беспокоило настойчивое молчание полубога. Я вырвалась, резко остраняясь, рискуя, что тот либо грохнется на пол, оставшись без опоры, либо вынужденно усядется на пол уже нормально.

— Йин!

— СИЕХ.

Снова вздохнув, недовольно сопя носом, он наконец уселся прямо, поджав под себя ноги. На мгновение показалось, что, рассевшись так, продолжит дуться, но в конце концов, сдавшись, мальчишка медленно произнёс:

— Просто всё это так несправедливо. Даже Нахья, и тот, вкусил тебя, а я остался ни с чем.

А вот от этого мне и вправду сделалось не по себе. Дело принимало неловкий оборот.

— Даже в моих варварских краях, женщины не извращены настолько, чтобы греть себе постель, беря под крылышко детей.

На лице Сиеха вырисовались раздражение пополам с досадой.

— Разве я не говорил тебе и прежде, что хочу вовсе не этого. А вот чего. — Встав на колени, он отрывисто подался вперёд. Я отдёрнулась было назад, и он выжидающе замер. Вспышка озарения пришла ко мне. Разве я не люблю его? Разве не верю ему всей душой?.. обоими душами. Так отчего бы не довериться и его поцелую? Глубоко выдохнув, я расслабилась. Сиех дождался моего с минутным запозданием кивка, ещё секунду помедлил, словно убеждаясь в моей решимости. И склонившись, вновь впился в меня губами.

На сей раз всё было иначе, ибо теперь я изведала его — не Сиеха-ребёнка, чуть замаравшегося, взмокшего от пота, но того Сиеха, крывшегося под человеческой личиной. Это было… неописуемо. Внезапный шквал чего-то освежающего, живительного, ровно сочные ломти переспелого арбуза, или, быть может, ослепительные струи низвергающегося вниз водопода. Стремительно струящийся сель; прошивший насквозь мне грудь, фонтаном изилившийся наружу и вновь вернувшийся назад, в Сиеха, так спешно, что я едва успела перевести дыхание. Соль. Искра. Молниеносный грозовой раскат. Боль, настолько сильная, что я отчаянно порывалась вырваться, отшатнуться назад; но где-то вдалеке руки Сиеха мучительной хваткой впивались в плечи. Прежде чем я заскулила от боли, порыв холодного ветра пронзил меня навылет, овевая кровоподтёки и успокаивая дрожь.

А потом он наконец отстранился. Я ошеломлённо таращилась на него, но он по-прежнему не размыкал крепко зажмуренных глаз. Издав долгий, нутряной, полный неземного довольства вздох, он вновь подкатился под бок, собственнически хватаясь за мою руку и прижимая к себе, напрашиваясь на объятие.

— Что?.. что это было? — хрипло поинтересовалась я, отчасти приходя в себя.

— Я, — сказал он просто. Разумеется, кто же иначе. Как же иначе.

— И какова же я на вкус?

Ещё раз вздохнув, Сиех привалился к моему плечу, обвивая руки вкруг талии.

— Мягкая, ласковая, нежная туманная мгла, колючая на ощупь, полная острых сколов и невидимого, сокровенного разноцветья.

Не в силах сдержаться, я глупо захихикала. Голова слегка кружилась, невесть откуда охваченная бездумным легкомыслием, словно я перебрала реладовых ликёров.

— Это не ответ! Я о вкусе!

— Да нет, как раз он. Ты же пробовала Нахью, да? Он словно затяжное падение на дно бездонной вселенной.

Я осеклась, ибо то была истинная правда. Мы засиделись так подольше — безмолвно, бездумно, — ну, по крайней мере, я-то точно. Чистейшее блаженство, скажу вам, после последних двух недель, с их неустанной подспудной тревогой и всечасных хитросплетений интриг. Быть может, оттого и мерещась мне, когда я перебираю эти мгновения в памяти снова, частицей совсем иного мироздания.

— Что случится со мной? — поинтересовалась. — После… всего.

Он был ребёнком. Он был искусным и умным ребёнком. Он сразу и без лишних слов понял, что я имею в виду.

— Ты будешь… плыть по течению какое-то время, — сказал он очень тихо. — Так происходит со всеми душами, когда они впервые освобождаются от плоти. В конечном счёте, их как магнитом тянет и влечёт туда, в те места, которые как бы вступают в резонанс с неизменными гранями их сущности. Сопряжённые с ними пространства, где душам, лишённым плоти, нечего боле бояться. В отличие от этого, смертного царства.

— Небесные выси и хляби преисподней.

Он едва заметно повёл плечами, так что никто из нас не почувствовал даже лёгкого толчка.

— Так именуют их смертные.

— А разве это не так?

— Понятия не имею. А какая, собственно, разница? — Я нахмурилась, и он опять испустил вздох. — Я не смертный, Йин; мне нет дела до посмертных путей вашего человеческого рода. Это просто… пространства, где более неживые могут существовать… в покое. Их немало, ибо Энэфа, зная весь ваш род, понуждала разнообразие. — Ещё один вздох. — Мы думаем, оттого-то её душа и не растворилась, пустившись в слепой дрейф. Ибо все те пространства, лучше всего откликающиеся на её зов, и ею же сотворённые, исчезли с её смертью.