Кайрин Дэлки - Война самураев

Ее взгляд упал на ладони, запятнанные зеленой кровью травы.

Кэнрэймон-ин тяжко вздохнула.

Вымокшие одеяния

Пройдя много ли в белых паломничьих одеяниях, Сигэмори, его сыновья и свита находились на подступах к Кумано, когда их нагнал посланник с вестями об урагане.

— Поистине дивное и ужасное то было зрелище, господин, — рассказывал гонец. — Пять городских кварталов сметено вихрем. С давних времен никто не видел ничего подобного. Верно, нам было явлено знамение великой важности.

У Сигэмори засосало под ложечкой.

«Кусанаги повелевает ветрами — ведь так говорят. Однако не мог же Мунэмори… не посмел…»

Корэмори, в ту пору юноша шестнадцати лет, прервал его размышления.

— Возвращаемся в Хэйан-Кё, отец?

Сигэмори на минуту задумался, а после спросил гонца:

— Среди наших родных кто-нибудь… пострадал?

— Нет, господин, владения Тайра нетронуты. Как вы понимаете, люди стали судачить, отчего так вышло.

— А государев дворец? С ним ничего не стряслось?

— Также цел, хваление Амиде, хотя ветры и двигались в его направлении. По правде говоря, вихрь уничтожил лишь несколько купеческих лавок и усадьбы кое-кого из младших чиновников.

— А, мелкая сошка, — сказал Корэмори.

— Не говори так, сын, — осадил его Сигэмори. — Низкое звание — отнюдь не повод для унижения. Судьба переменчива. Однажды и малый чином может возвыситься до самых вершин. История нашего рода — тому подтверждение. — Здесь Сигэмори спросил у посланника: — А что с государем-иноком и его двором?

— Ураган пощадил и их, повелитель.

Сигэмори со вздохом поднял глаза к небу, будто облака могли подсказать решение.

— Что ж, значит, мое возвращение не многим поможет. Будет лучше, если я продолжу путь к святилищам и спрошу у великих ками о значении сего необычайного происшествия. — Он наградил гонца, и тот поскакал вперед, в Кумано.

Когда же Сигэмори и его сыновья очутились перед главной кумирней Кумано в тени кедровой рощи, их ждало разочарование: просьба Сигэмори об оракуле, который смог бы истолковать его сон, была отклонена.

— Весьма сожалеем, что причиняем вам неудобство, благородный господин, — сказали жрецы, — но у нас сейчас нет нужного вам человека. Семь месяцев назад наши лучшие ясновидцы побывали в столице — помогали во время родин наследного принца и вернулись крайне истощенными. Последняя из них вырвала на себе чуть не все волосы, предрекая появление вихря, и сейчас нуждается в отдыхе. А среди прочих дев-служительниц мы еще не нашли ей достойной замены.

Сигэмори принял это как знак того, что его сон уже достаточно ясен и истолкованию не подлежит. Верно, ками сказали все, что он должен был знать.

Следующие день и ночь Сигэмори провел, уединившись в зале Сёдзёдэн святилища Хонгу для коленопреклоненной молитвы. Взывал он к богу Конго-Додзи: «Понял я, что не обладаю ни мужеством, ни сноровкой, чтобы нести своему народу мир и процветание. Сколько бы ни пытался я усовестить отца, хоть сыну это не подобает, старания мои были тщетны. Прошу же, о великий Конго-Додзи: если нас, Тайра, боги мнят хоть сколько-нибудь достойными, пускай твоей или еще какой высшей силой сердце Киёмори смягчится, а сам он станет мужем смиренным и праведным. Но если же мы недостойны, молю: отведи от меня всякую защиту, коей боги меня, быть может, наделили. Не хочу видеть, как мои сыновья и родичи гибнут, покинутые удачей, как в мире множится горе и нищета. Если тот страшный вихрь был началом грядущих бедствий, молю: лучше сразу пресеки жизнь Сигэмори и поддержи в страданиях, ожидающих всякое сущее в круговращениях жизни и смерти!»

Из-за занавеси, скрывавшей образ ками, донесся голос:

— Праведный Сигэмори, ты был услышан. Однако судьба твоя уже предрешена. Ступай с миром. Ветры судьбы отныне веют вдали от тебя.

Позже говорили, что служки-тюдзё из храма Конго-Додзи видели над головой князя Сигэмори зеленоватое сияние, когда тот перед рассветом покидал молитвенную келью. По пути от храма к покоям, где расположились сыновья и свита Сигэмори, с небес ударила молния, которую сопроводил могучий раскат грома. Вспышка была так сильна, что Сигэмори пришлось заслониться ладонью. Вслед за молнией налетел порыв ветра, растрепав ему волосы. Глянув на небо, Сигэмори охнул, и в этот миг ему в рот упати тяжелые капли дождя. Он закашлялся, но, даже избавившись от влаги в горле, почувствовал, что задыхается, словно вода была ядом. Снова полыхнула молния, и в ее отсветах Сигэмори разглядел лицо Гэнды Ёсихиры, казненного сына Ёситомо, который обещал стать демоном грома. Видение победно улыбалось. Сигэмори осенило: «Значит, ками позволили тебе исполнить свое мщение». Он поклонился исчезнувшей молнии и продолжил ггуть.

Когда хлынул ливень, Сигэмори не бросился под навес веранды. Он спокойно шагал по тропе к своему флигелю, как в ясную ночь, подставляя спину напору ветра, вымокая под холодными струями. Отныне его жизнь в руках богов.

Пустой сосуд

— Умер? — переспросил Киёмори, не веря ушам.

— Именно так, повелитель, — ответил слуга, прижавшись лбом к циновке-татами. — Мы проследили за ямабуси Муко, как вы приказывали. Три дня мы наблюдали, как он творит сомнительные обряды в своей жалкой лачуге. Закончив же, старик упал и больше не поднимался. Мы послали за лекарем, который сказал, что, судя по состоянию, Муко скончался не час, а неделю назад.

— Так не бывает.

— Разумеется, господин. Однако не это самое странное. В документах, найденных при старике, его называют Сэва. Там же упоминается, что его одолевали явления духа Син-ина.

Киёмори вспомнил бумагу, которую показывал ему мнимый Муко, заверенную печатью Син-ина.

— Благой Амида, — прошептал он. — Что я наделал!

Спрятанный сундук

В доме Мунэмори раздвинули все перегородки, но из сада не долетало ни ветерка, чтобы развеять духоту и зной летней ночи. Мунэмори ворочался на ложе, не в силах уснуть, несмотря на то что совсем рядом, под половицами, покоилось избавление от мук. Он поклялся никогда больше не притрагиваться к Кусанаги.

После урагана Мунэмори снова затворился у себя в усадьбе, сославшись на возобновление недуга, который помешал ему исполнять придворные обязанности. У него и в мыслях не было передавать меч Сигэмори, поэтому он сказал, что не успел заменить его из-за болезни, а потом помешала паника, вызванная стихией.

Возвращать Кусанаги во дворец означало бы снова подвергать себя опасности. «Быть может, потом, не сейчас», — говорил себе Мунэмори. И, решив никогда им не пользоваться, он не нашел ничего лучшего, чем держать меч в тайнике. Вновь и вновь Мунэмори ломал голову над тем, что скажет брату, почти отчаявшись его перехитрить. Да и мать, демон ее побери, засыпала в письмах неудобными вопросами. Она что-то подозревала, и Мунэмори понимал, что не сумеет от нее отделаться.