Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — император

Я заорал в горе и ярости, сгорая от стыда:

— Да что я за мужчина, если меня закрывают собой женщины?

Норберт и Альбрехт прыгнули одновременно, мешая друг другу, а я свирепым ударом рассек голову самому крупному из козлоногих.

Падая, он протянул руку к одному из оставшихся, я услышал, как с его губ сорвалось:

— Кракуррах!

На отвратительно белой, как у глубоководной рыбы, ладони вспыхнул темным зигзагом некий знак. Второй вскинул руку, знак на руке первого исчез, зато появился на ладони того, кому передал.

Кончик моего меча с треском рассек и ему череп. Фонтанами ударила кровь, филигон вперил в меня ненавидящий взгляд единственного уцелевшего глаза, но нашел в себе силы повернуться к последнему оставшемуся в живых.

— Кракуррах, — проговорил он с трудом и поднял руку с обращенной вперед ладонью.

Тот метнул на меня дикий взгляд, но старший уже умирает, и он торопливо вскинул руку в ответ. Я с силой рубанул по ней клинком, отсекая от тела, как ветку дерева, в тот же миг на ладони умирающего вспыхнула змейка, исчезла, а я взвыл и затряс ладонью. Там резануло жгучей болью, сверху приклеился тот самый знак, раскалился докрасна и начал погружаться под кожу.

Жар через пару секунд исчез, еще секунды три там оставался, быстро теряя блеск, темный контур молнии.

Альбрехт тяжело поднялся, хватаясь за филигонский поручень.

— Доблестный барон Дарабос мертв, — прохрипел он, — и все уходит под землю. Гномы…

Я подбежал к иллюминатору, сердце сжалось. Далекая отсюда земля стремительно приближается. Маркус с неработающими двигателями перестал держаться в заданной точке пространства.

— Отворить все двери! — заорал я.

Ничего не случилось, Альбрехт проговорил с трудом:

— Но мы победили. Маркус будет нашей могилой и нашим победным надгробием…

Я сжал и разжал пальцы, вытянул руку раскрытой ладонью вперед.

— Кракуррах… Открыть все входы!.. Все шлюзы!

Раздался скрежет, грохот, пол и стены дрогнули.

С окна исчез фильтр, оно даже расширилось, несмотря на яркий солнечный день с той стороны.

Альбрехт прошептал:

— Ваше величество… эта штука… послушалась?

— А хто у нас император? — отрезал я. — Быстро туда!

Сильно хромая, он поспешно доковылял до странного иллюминатора.

— Высоко!..

— Как только опустимся, — велел я, — прыгайте так, как никогда не прыгали даже в детстве, если оно у вас было!.. Ну?

Далекая земля поднимается к нам, твердая и залитая солнцем, багровая стена Маркуса уходит в нее без малейших зазоров, словно нож в мягкое масло.

Альбрехт прошептал:

— Мы не побывали и в десятой части Маркуса!.. Мало ли чего там скрывается?.. А сейчас, слава Господу, похоронено. Вы гений, ваше величество!

— Да, — ответил я с горечью, — он самый.

Пространство внизу, включая и половинку холма со скардером, усеяно телами павших. Как сэр Келляве и обещал, вся наша армия ринулись в лобовую атаку, чтобы ворваться на плечах отступающих в Маркус.

Пленники, которые во главе с отважным сэром Джоном вступили в бой в отряде Волсингейна, тоже далеко не ушли, лежат вперемежку с телами закованных в блестящие доспехи рыцарей, где и сам Волсингейн с мечом в руке.

— Пора! — закричал я. — Ну!

Альбрехт все еще не решался, я грубо ухватил его за шиворот, рванул с силой и буквально выбросил из Маркуса, а сам прыгнул следом.

Альбрехт рухнул на землю, раскинув руки, я упал сверху, больно ударившись коленом о рукоять его меча.

Огромное окно быстро уходит вместе со всей багровой стеной в землю… но закрывается, избегая момента соприкосновения с почвой. Далекий прежде купол, теперь уже купол, опускается подобно тонущему в озере камню.

Альбрехт поднял голову и горестно застонал. Везде, куда достигает взор, тела павших рыцарей. Все бездыханны, все пали в жестоком бою, всюду блестят на солнце доспехи героев, а рукояти мечей и топоров все еще зажаты в ладонях.

Широкий купол погрузился беззвучно, спрессованная земля с сухим шорохом кое-где посыпалась с краев плотной шахты диаметром в милю.

За моей спиной кто-то охнул. Я повернулся и застыл. Сэр Келляве, изрубленный и едва не расчлененный, зашевелился, сел, опершись о чье-то тело спиной и упираясь в землю обеими ладонями.

Глаза его дикие, он бурно закашлялся, посмотрел в нашу сторону непонимающе.

— Ваше величество?

Голос его звучал хрипло и как-то потусторонне. Я открыл рот, не зная, что сказать, а дальше по всему полю битвы пронесся скрип посеченных доспехов, тела павших начали подрагивать, кто-то чуть шевелится, самые крепкие уже пытаются подниматься на дрожащих ногах.

Альбрехт вскрикнул и указал дрожащей рукой. Шагах в трех зашевелилась земля, и из нее поднялись измученные, залитые кровью, но живые Норберт, Боудеррия, Тамплиер, Сигизмунд и все остальные, что погибли в страшной и великолепной войне с филигонами в их нейтридном корабле.

Вдали между небом и землей возникла призрачная исполинская, как башня замка, фигура. Показалась бы человеческой, не будь таких размеров и убери с ее головы витые рога. Пурпурно-красная, вся в крови моих павших героев, чудовищно широкая в груди и с толстыми, как стволы столетних дубов, руками, все знакомо и узнаваемо, однако за спиной настолько белоснежные крылья, что у меня почему-то сладко и тревожно заныло сердце.

Страшный голос, от которого дрогнула земля, грянул как гром:

— В расчете…

И почти сразу начала исчезать, растаяла до того, как затихли раскаты могучего голоса.

Все молчали, потрясенные до подошв. Я буркнул, снижая торжественность момента:

— Должок отдал, брехло… Свои проблемы решил!

Подошла Боудеррия, одежда изрублена, вся в крови, но без единой царапины. Альбрехт повернулся ко мне.

— Ваше величество?

Я махнул рукой.

— Он не заинтересован в нашей и вашей гибели! За свое самопожертвование попадете в рай, а так вот за долгую жизнь мало ли чего натворите… Так что насчет должка можно оспорить.

Сэр Келляве, в страшно изрубленных доспехах, голова, одежда, даже сапоги в крови, смотрел в непонимании то на свои руки, то на меня.

— Сэр Ричард?.. — провозгласил он. — А вы почему здесь?.. Нам обещали место в раю. Но если вы тут, то какой это рай?

— Разве я вам такое обещал? — спросил я с достоинством. — Никуда от моего деспотизма и ужасающего гнета не деться. Все только начинается, сэр Келляве!.. Вот теперь-то развернемся во всю исполинскую дурь!

Появился Волсингейн, опасливо заглянул в титаническую шахту с настолько плотно утрамбованными стенами, что блестят, как выложенные зеркалами.