Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — император

— Да, — сказал Альбрехт живо, — сэр Норберт ведь разведчик!

— Он глава, — напомнил я, — должен других посылать. Далеко посылать, все-таки разведка внешняя.

Норберт взял из руки Альбрехта конец веревки, сделал петлю и набросил на камень, тут же быстро обмотал ладони тряпками толстым слоем и с разбега прыгнул в пропасть.

У меня сердце замерло, слишком тонкая веревка, мало ли что понимаю умом, а чувства твердят — сейчас оборвется.

Все задержали дыхание, следя за тем, как скользит по веревке все ближе и ближе к темноте, наконец входит, как в черную стену, исчезает…

Очень долго ничего не происходило, затем на той стороне вспыхнул огонь, и Норберт, подняв горящий факел над головой, помахал из стороны в сторону.

— Здесь никого! — крикнул он.

— Пока что, — пробормотал Альбрехт.

Тамплиер взял в руки тряпки, но Альбрехт решительно шагнул к веревке.

— Доблестный сэр, позвольте мне реабилитироваться.

— Да, — сказал я, — барон по статусу должен идти за герцогом. Даже за графом!..

Альбрехт ожег меня злым взглядом, больно грубо я поддерживаю падающий дух бойцов, зажал веревку в оба замотанных тряпками кулака и решительно шагнул с обрыва.

Исчез из вида на пару секунд только над серединой бездны, потом появился у края, где услужливо подсвечивает ему факелом сэр Норберт.

Тамплиер, за которого я чуточку опасался, перебрался едва ли не быстрее всех. Боудеррия отстранила Сигизмунда, что не решился перечить даме, за ней я наблюдал краем глаза, опасаясь повышенным вниманием вызвать понимающие усмешки, остальные перебрались с некоторыми трудностями, но перебрались.

Норберт сам умело подергал веревку, и хитро завязанный узел на той стороне развязался, а лорд-канцлер заботливо смотал в узел и спрятал под одежду.

Боудеррия первой пробежала по краю и заглянула в первый же туннель.

— Тут проход, — крикнула она. — Совсем короткий!

Я поспешил следом, навстречу пахнуло влажным и почти болотным воздухом. Через десяток шагов в свете факелов открылся странный лес с множеством толстых стволов, соединенных голыми ветвями так, что растут из одного дерева и входят в соседнее, а еще по этим ветвям проходят довольно заметные вздутия, будто гигантские удавы глотают кроликов, а то и овец.

Она прошептала устрашенно:

— Сэр Ричард… что это за лес?

Я пробормотал:

— Вряд ли это он самый, хотя кто знает, вдруг и в самом деле это такие деревья?..

— А зачем филигоны в таком месте…

— Вряд ли филигоны, — сказал я. — Скорее всего, ветром занесло семена. Сперва, конечно, наперло пыли и земли. За миллионы лет тут вообще все могло понавбивать даже в самую крохотную щелку!.. Так что лес совсем не филигоний…

— А звери тут есть? В лесу?

— Не до охоты, леди, — сказал я строго. — Да и не ледьское это дело!

Она сказала с нервной усмешкой:

— Да я не для себя, ваше величество. Но какой король без королевской охоты?

— Да, — сказал я саркастически, — вот щас остановимся и будем охотиться!

Альбрехт подошел, запыхавшись, услышал, сказал примирительно:

— Леди Боудеррия говорит дело. Вдруг возжелаете! Тут такие трофеи могут быть, другие короли помрут от зависти. Жаль, женщины дуры и ничего в благородных охотничьих трофеях не понимают… А то бы да, тоже можно попользоваться. Я имею в виду вниманием. Женским. Тут мне и вашего внимания хватает, ваше величество! Не знаю даже, куда от него прятаться…

Он умолк, из темноты выбежали филигоны, остановились, ослепленные, а мы молча, на боевые крики уже нет сил, ринулись в бой.

Факел остался только в руке Альбрехта, козлоногие ослеплены наполовину, ориентируются больше по запахам, но оно дает слишком смазанную картину, потому нередко наносили страшные удары в пустоту, а в ответ стальные мечи рубили головы, рассекали плечи, с треском вскрывали грудные клетки.

Тамплиер грозно ревел и крушил со страшной силой, я втайне ликовал от его неутомимости, филигоны отлетают от него без рук и голов, а то и рассеченные пополам, а сам он, залитый своей и чужой кровью, продолжает рубить без остановки и отдыха.

Сигизмунд двигается рядом, его движения показались мне намного более быстрыми, чем у громоздкого Тамплиера, но тоже забрызган кровью, пару раз вообще останавливался, опустив меч, Тамплиер его моментально прикрывал, и Сигизмунд снова бросался в бой.

Один раз я даже видел, как филигон нанес юному паладину смертельную рану. Кровь ударила из разорванной артерии на шее тугой струей, Сигизмунд выронил щит и зажал рану ладонью. Тамплиер прикрыл своим огромным, как ворота сарая, щитом, а Сигизмунд, залечив рану, снова бросился в бой и одним ударом снес голову обидевшему его филигону.

Потом, среди трупов, торопливо переводили дух, мне показалось, что пол слегка вздрагивает.

— Только бы не взлетели…

Норберт сразу спросил:

— Если они улетят, то и мы?

Я запнулся, выбирая осторожный ответ, а Сигизмунд воскликнул восторженно:

— Так это же здорово! Увидим новые и необычные королевства!

А Тамплиер сказал гулким голосом:

— Но сперва захватим этот Маркус прямо в полете!.. И вернемся с победой и богатой добычей. Вот удивится леди Акватисса!.. Ее отец перестанет бараниться и отдаст ее руку сэру Сигизмунду…

— Пусть берет ногу, — посоветовал Альбрехт. — На ногах мяса больше.

Я сказал измученно:

— Десять минут, чтобы перевести дух. А потом начинаем наш последний и решительный.

Глава 20

Норберт взял из руки герцога факел и всматривался в стену, наконец проговорил сдавленным голосом:

— Ваше величество… можно вас на минутку?

— Конечно, — ответил я, — как будто я не король!

Не реагируя на шуточку, он молча указал на стену и поднял факел выше. Я шагнул ближе и оторопел, чувствуя, как все мои предыдущие построения рассыпаются в прах.

На стене четко и уверенно начертаны некие знаки, нечто такое, как если бы на букву накладывали по цифре, а потом и заштриховывали. Что-то вроде иероглифов или пиктограмм… скорее все-таки пиктограммы.

— Ваше величество?

— Погодите, граф, — попросил я, — ваш король изволит думать, пусть вас это не удивляет… Что, граф? Да за открытие письменности вас можно сразу в принцы!..

Он поклонился с самым невозмутимым видом.

— Ваше величество, я всегда думал, что открывают письменность как-то по-другому… Вы что, в самом деле видите в этом смысл?

— Вижу, — ответил я сдавленным голосом, — хотя и не понимаю. Все в мире имеет смысл, дорогой граф! Даже филигонов Господь зачем-то сделал для нас.