Элеонора Раткевич - Деревянный Меч

– Твой учитель во сне отказался от тебя? – быстро спросил Толай.

– Нет. Почему же? – удивился вопросу Кенет. – Нет. Он сам согласился. Сказал, что это доставит ему радость.

– А в жизни доставило? – поинтересовался Толай.

Кенету пришли на память обстоятельства их встречи с Аканэ.

– Да, – уверенно, без тени сомнений ответил он.

– Не понимаю, – после недолгого молчания признался Толай. – Горы посылают сны о будущем, а не о прошлом. И уж тем более – не о прошлом, которого не было. Не понимаю. Это все, что ты видел сегодня?

– Нет. – Кенет вновь улыбнулся. Второй сон был ему понятен; более того, Кенет от всей души желал, чтобы так оно и случилось наяву. Ему очень хотелось рассказать свой сон Толаю, и желание это казалось ему вполне естественным.

– Я видел отца своего друга… в комнате, где я раньше был… там спала девушка, очень красивая… наверное, сестра моего друга, но я ее помню совсем девочкой, так что не могу знать наверняка… но это должна быть она, больше некому… Отец был в траурной одежде… а потом в комнате появился один человек, я его тоже знаю… и он разбудил девушку. Отец радовался и плакал, и говорил, что у него никого больше не осталось, только дочка, и как он ее любит… а тот человек улыбнулся и сказал: “Ты ошибаешься. Твой сын жив и в безопасности”. А потом он исчез, и я проснулся.

Второй сон Кенет рассказывал, то и дело запинаясь: и в первый раз он едва удержался от называния имен, а сейчас желание назвать по имени тех, кого он видел во сне, оказалось почти непреодолимым. Он рассказывал слишком охотно – и не хотел этого.

– Ты можешь не называть имен, – сказал Толай, и Кенет почувствовал, что способен сохранить имена в тайне без мучительного усилия.

– Как ты думаешь, это сон о прошлом или о будущем? – снова помолчав немного, спросил Толай.

– О будущем, – уверенно ответил Кенет. – Это было летом… и девушка уже совсем взрослая. Эх, вот бы все так и сбылось – и поскорее.

– Значит, сон благожелательный? – осведомился Толай.

– Да, – горячо заверил его Кенет. – Очень.

– Что ж, – задумчиво произнес Толай. – Может, твой первый сон и вовсе не имеет значения… хотя поверить в это трудно. Не бывает снов без значения. Странный сон. Но хотя бы не зловещий. Угрозы я в нем не вижу – ни Горам, ни дому, ни тебе самому. Второй сон благожелательный, явственный и настолько понятен тебе, что даже в истолковании не нуждается. Редкое дело.

– Почему? – полюбопытствовал Кенет.

– Первый сон в Горах обычно всегда требует истолкования. Нужно привыкнуть видеть сны и понимать их, чтобы разобраться самому. Странно. Один твой сон даже тебе внятен, другой даже я истолковать не в силах. И вдобавок ты их забыл. – Толай вздохнул, снова помолчал немного, потом сказал: – Можешь открыть глаза. Не вставай только сразу – голова закружится.

Вопреки своим опасениям, Кенет легко прижился в клане Седого Лиса. Конечно, обычаи у горцев на взгляд равнинного человека странные, и понять их трудно. Однако обычаев, превосходящих человеческое разумение, не бывает: ведь те, кто их принял и соблюдает, тоже люди. Кенет от души хотел понять загадочных горцев – хотя бы для того, чтобы не обидеть их невзначай неосторожным словом или поступком: ведь ему предстояло провести среди этих людей всю зиму. Расспрашивал Кенет много, и отвечали ему охотно: совершенно невозможно было обидеться на простодушные вопросы нового родича по хлебу. Ему было интересно решительно все: и песни о мужестве павших врагов, и детские сказки, и правила поведения за едой, и устройство шэна. Последнее, кстати, привело Кенета в полнейший восторг. Он твердо решил, что если ему когда-нибудь доведется осесть и зажить своим хозяйством, шэн в его доме будет обязательно. Горцы с доброжелательной улыбкой объясняли ему все детали хитроумного устройства. Вряд ли кто другой подвигнул бы их на подобную откровенность. Кенет в глубине души немало дивился той легкости, с которой он добывает нужные сведения. Между тем причина была проста. Кенет обладал редкостным даром, которого не ценил по достоинству, да и вообще едва ли замечал в себе: все его поведение располагало людей к откровенности. Учился он с неизменной охотой, запоминал легко, интерес проявлял искренний. Такого разве что ленивый учить не возьмется. К тому же жизненный опыт Кенета оставался скрытым для собеседника – по крайней мере на первых порах, – зато его юность заметна всем и каждому. Ни один человек старше Кенета хотя бы на пять лет не мог удержаться от искушения поделиться с ним жизненным опытом. И ведь делились, и не только опытом. Стоило пообщаться с Кенетом хоть немного, и становилось понятным, что ему можно доверить любую тайну – у него она будет сохраннее, чем даже у прежнего обладателя. Недаром ведь Наоки доверил Кенету свою самую горестную и сокровенную тайну – ту, что не поведал даже массаоне. Кенет и сам не знал, что же в нем побуждает людей делиться с ним секретами. А может, полагал, что в этой его черте нет ничего странного или исключительного и любой другой человек способен точно так же вызывать людей на откровенность.

Так или иначе, Кенет получал ответы на свои вопросы – еще и потому, что не злоупотреблял ими. Чаще всего он расспрашивал кузнеца Толая, с которым у Кенета установились особенно тесные приятельские отношения. Горцы и вообще оказались не такими уж страшными, как Кенет мог подумать по рассказам каэнцев, а Толай был человеком немыслимой, почти невероятной доброты.

– Просто не понимаю, – недоумевал Кенет, – как я мог испугаться тебя тогда, в самый первый день? Последние мозги себе отморозил, не иначе.

– Сколько тебе можно повторять? – ворчливо успокаивал его Толай. – Твоей вины в том нет. В первый раз все боятся. Бывает, и не только в первый. Бывает, что человек от страха и рассказать-то свой сон не может, даже если помнит. Говорить, и то не может. Приходится ему самому разбираться.

– Но почему? – удивился Кенет. – Дело вроде для вас привычное…

– Не знаю, – неохотно произнес Толай. – Есть у меня свои соображения на этот счет. И у моих собратьев по ремеслу тоже есть – у каждого свои. Над этой загадкой не одно поколение кузнецов голову ломает – и до сих пор меж собой не договорились.

– А ты сам что думаешь? – Кенет не притворялся, ему и в самом деле было любопытно. Устоять перед его искренним наивным интересом Толай не мог.

– Видишь ли, – начал он медленно, словно слегка затрудняясь в подборе слов, – сны посланы Горами. Все, что ниспосылают нам Горы, – истинно. Не будь наши сны истинными, мы бы о них и не думали.

– На равнине и не думают, – кивнул Кенет.

– Верно. На равнине сон – это просто сон. Не весть. Не предостережение. А наши сны… да вся наша жизнь построена на снах. Не будь их, мы бы оказались беззащитными перед будущим, как дети равнин. Горы милосердны к нам.