Эхо старых книг - Барбара Дэвис
Озадаченная, иду в холл и открываю входную дверь. Шум моря долетает до меня вместе с порывом соленого воздуха. Темная фигура все еще там, неподвижная, но теперь более отчетливо различимая. Я выхожу на крыльцо. Ветер треплет волосы. Убираю их от лица, не отрывая взгляда от каменной стенки. И в этот момент вижу: лунный свет, отразившись в каком-то предмете, сверкнул и сразу исчез. Мне чудится в этом что-то знакомое.
В памяти всплывает образ: пальцы, длинные и тонкие, откидывают назад волну непослушных темных волос, и стеклышко наручных часов блестит в свете люстры. Сердце замирает. Нет, не может быть. Вероятно, я принимаю желаемое за действительное.
И все же иду к лестнице, осторожно спускаюсь по ней в темноте, крепко держась за деревянные перила, пока не ступаю на пляж.
Тень неподвижна – призрачный силуэт на фоне стены. Мои ноги вязнут в песке, но я спешу вперед, неуклюже и сбивчиво. Скорее чувствую, чем вижу, как он поворачивает голову и смотрит на меня. Еще один отблеск лунного света, секундное колебание, а затем он встает с камня, на котором сидел. Теперь он стоит, наблюдая за моим приближением. Даже в темноте я узнала бы его где угодно.
– Привет, – говорит Хеми, когда я оказываюсь перед ним. Слово странно бесплотно звучит в темноте, и его сразу же уносит ветер. – Зачем ты сюда пришла?
– Зачем я пришла? Это мой пляж. Ты сидел здесь все это время?
– Не все. Сначала сидел в машине.
– Почему?
Его плечи поднимаются, затем тяжело опадают.
– Не мог заставить себя уйти.
Мысленно говорю себе, что это не означает того, что я думаю, как бы мне этого ни хотелось, но громкий стук сердца и шум моря заглушают все мысли.
– Тут очень холодно. Где твое пальто?
– В машине.
– Хеми, тебе нельзя здесь оставаться.
– Хочешь, чтобы я ушел?
– Нет. Заходи в дом.
Мы возвращаемся к лестнице, молча, держась на неловком расстоянии друг от друга. В гостиной включаю свет, поворачиваюсь и смотрю на него. Он выглядит замерзшим – губы посинели, и даже от одежды, кажется, исходит запах океанской соли и холода. Машинально протягиваю руку и провожу ладонью по его щеке.
– Ты продрог.
Он слегка напрягается от моего прикосновения.
– Все нормально.
– У тебя губы синие.
– Так что ты делала на пляже?
Вопрос звучит странно, учитывая, что это я обнаружила его там, на камнях.
– Я сидела здесь, на веранде, и заметила какое-то движение внизу. Решила проверить.
– Ты сидела тут в темноте?
Пожимаю плечами.
– Ты тоже.
Хеми собирается ответить и тут замечает наши книги на столе. Он не делает попытки прикоснуться к ним, но переводит взгляд на меня, и в его глазах я читаю вопрос.
– Я достала их, когда ты ушел. Пыталась решить, что с ними делать.
– И как, решила?
– Хочешь забрать их себе? – спрашиваю я, уклоняясь от ответа.
– Нет.
Он выпаливает это так быстро и резко, что я вздрагиваю. Киваю и отступаю назад.
– Я заварю чай.
Хеми следует за мной на кухню, молча наблюдает, как я ставлю чайник и достаю две чашки. На мгновение я словно опять на его крохотной кухне в Нью-Йорке, готовлю еду, пока он читает газету. Но когда я смотрю на него, вспоминаю, как далеко мы ушли от тех юных влюбленных, которыми были тогда.
Теперь на его лице появились морщины, хотя он по-прежнему красив. Мне хотелось бы не видеть в сидящем передо мной человеке прежнего Хеми, но он здесь, смотрит на меня своими настороженными голубыми глазами, с этой прядью волос, свисающей ему на лоб, уже не такой темной, как раньше, но до боли знакомой.
Помня предпочтения Хеми, добавляю в его чай капельку молока.
– Это поможет согреться, – говорю я, протягивая ему чашку.
Он забирает у меня чашку и ставит ее на стол. Не успеваю отойти, как он берет меня за запястье.
– Я не хочу чая, Белль.
– Ладно, не пей. А что ты хочешь?
Его лицо становится печальным, и он отпускает мою руку.
– Я хочу, чтобы снова был 1941 год. За день до моего отъезда из Нью-Йорка. За день до того, как ты нашла черновики. Хочу, чтобы время обратилось вспять.
– Это невозможно, Хеми.
– Да. Невозможно. Но ты спросила меня, чего я хочу. Последние два с половиной часа я как раз пытался в этом разобраться.
– И что ты решил?
– Мы так и не попрощались.
У меня сжимается горло, когда я смотрю на него.
– Ты этого хотел? Попрощаться?
– Нет.
– Тогда… чего?
– Я больше не хочу держать в себе гнев, Белль. Слишком долго я этим занимался, потому что так казалось проще защитить себя от тоски по прошлому. Однако этот способ никогда не срабатывал – лишь не давал мне поступить так, как следовало давным-давно.
Белль, а не Мэриан. Я опускаю взгляд, боясь позволить себе надеяться.
– Как именно поступить?
– Отбросить чертову гордость и разыскать тебя. Если бы я это сделал, узнал бы о Закари. Стал бы частью его жизни. И твоей тоже. Вместо этого я слишком много пил и писал книги о той жизни, которую хотел бы для нас.
Он встает и отходит, засунув руки в карманы.
– Хеми…
Когда он поворачивается ко мне лицом, я вижу, что глаза у него покраснели.
– Мы потеряли так много времени! Столько лет обвиняли друг друга в том, что натворили другие люди. Я до сих пор зол, что они так много у нас отобрали. Но устал злиться на тебя. Я боюсь того, что будет дальше, и не хочу быть единственным, кто…
Его голос срывается. Он прочищает горло.
– В общем, именно поэтому я и пришел вчера вечером. Хотел узнать, есть ли шанс. Надеялся, что есть. Потом увидел тебя на сцене. Вот ты улыбалась и вдруг, заметив меня, стала выглядеть так, словно тебе дурно. Тогда-то я понял, что зря пришел.
Слышу такую боль в его голосе, что у меня на глазах выступают слезы.
– Я испугалась, – тихо говорю я. – Из-за сына. Я не была готова к такому разговору. Но твое решение прийти не было ошибкой, Хеми. Ошибку совершила я. Непростительную. Умолчав о Закари, я заслужила все, что ты мне сказал.
– Новость о Закари была сильным ударом. Не представлял, что можно испытать боль сильнее, чем тогда, когда ты не пришла на вокзал. Услышав о нем, я мог думать только о том, что я потерял, а не о том, что приобрел: сына и, возможно, второй шанс. Я никогда не предполагал такого конца, но вот я здесь, Белль. Мы здесь.
Мы.
Сердце мое вдруг застучало так громко, что я едва слышу свои мысли, и все же боюсь позволить себе надеяться.
– Это из-за Закари? Потому что ты хочешь стать частью его
