Вера Петрук - Последний Исход

Обращение деда резануло слух. Арлинг давно считал себя глубоким стариком и, то, что его назвали «парнем» было необычно. Хотя, возможно, рабочий и сам видел мир одним глазом, в старости слепота — дело привычное.

— Благодарю, почтенный Шхона, — Регарди низко поклонился, — но у меня уже есть работа. Я приехал на раскопки Балидета, старого города.

— А, — усмехнулся старик. — Разбогатеть хочешь?

— Нет. Я жил там.

Арлинг выбрал правильный тон, и дальнейших расспросов о его работе не последовало.

— Новый город не похож на старый, — протянул старик. — Он лучше будет. Ты первый день здесь, верно? Я новичков сразу вижу. У вас такой вид, словно вам обещали показать чудо света, а вместо этого привезли в вонючую керхскую стоянку. В каком-то смысле так и есть, но все впереди, все впереди.

— Я искал дом Сейфуллаха Аджухама, — наконец, прямо сказал Арлинг. — Я служил у него в старом Балидете. Потом наши пути разошлись. Хотел узнать, как он поживает.

Правда всегда лучше лжи, говорил иман, но Регарди следовал этому совету не часто.

— Так ты опоздал, сынок! — всплеснул руками старик, брызгаясь глиной, комки которой слетали с его ладоней в разные стороны. — Сегодня он в Шибан уезжает. За тем самым камнем, который на смену кирпичам придет. На полгода отправился не меньше, потому и решено было дом его достроить до двухэтажного. С утра весь город переполошил. Это его караван сейчас уходит. Слышишь плакальщиц? Не поскупился на них, он вообще все правильно делает. По уму. Хороший человек, и правитель из него тоже хороший будет. А главное — по праву наследования. Он ведь сыном наместника Балидета был. Да ты и сам должен знать, коли служил при нем.

Последние слова старика Арлинг уже не слышал. Его словно хлестнули плеткой по оголенной спине. Круто развернувшись на месте, он бросился туда, где еще слышались женские крики. Начальник каравана выезжал из города первым, а плакальщицы всегда сопровождали именно его верблюдов. Он должен был успеть.

Регарди помчался по городу, как пайрик от священнослужителя Омара. Запахи и звуки Сикта-Иата потеряли разнообразие, разделившись на две категории — те, которые предупреждали об опасности, мешающей движению, и остальные, не имеющие значения. Арлинг не провалился ни в одну яму, не врезался в дом или телегу, не столкнулся с верблюдом и не сбил ни одного прохожего. Его словно пронесло на крыльях ветра, хотя очевидной причиной был грохот крови в ушах, от которого его внимание обострилось настолько, что он замечал каждую муху, встретившуюся по пути.

Полет продолжался недолго. По мере того как Арлинг приближался к плакальщицам, толпа становилась плотнее, и бег пришлось заменить на быстрый шаг. Скоро Регарди с трудом пробирался среди людей, расталкивая локтями разношерстный народ, собравшийся проводить Сейфуллаха в дальний путь. Вблизи плакальщицы завывали особенно громко, с легкостью перекрывая гомон толпы, рев верблюдов и крики носильщиков. Движение вперед затруднилось настолько, что Арлинг был вынужден с силой протискиваться через тела любопытных, которые изо всех сил старались этому препятствовать. Таких, как Регарди, было много. Когда кто-то в толпе выбросил в воздух горсть благовонного порошка, Арлинг проклял все кучеярские традиции. Он уткнулся в стену из человеческих тел, стоявших так плотно, что между ними не поместилось бы и лезвие. Дальнейший путь вперед был возможен только по головам. А ведь Арлинг почти учуял Сейфуллаха.

Где-то впереди, в салях десяти от него, неспешно тек поток из верблюдов, людей, скота и повозок. Регарди глубоко выдохнул, освобождая голову от ненужных запахов, и обратился в слух, игнорируя шум толпы. Сначала голос каравана был невнятным, но его усилия были награждены.

— Мы до ночи из города не выйдем, если будем так тащиться, — отчитывал кого-то Сейфуллах далеко впереди. — Если твои верблюды не появятся к вечеру у третьего устья, я ждать не буду. Сам будешь с керхами разговаривать. Чем вы неделю занимались? Сидели, задницы проветривали… Чего ты на меня уставился? Ты на людей смотри, улыбайся и руками размахивай. Не мне же одному отдуваться. Давай, брось им что-нибудь на память. Толпа это любит.

Собеседник Аджухама робко возразил, что не имеет при себе ничего подходящего, но, очевидно, Сейфуллах помог ему определиться. Кучеяр возмущенно пролепетал что-то про свой платок, а в следующий миг толпа взорвалась от восторга, пытаясь поймать безделушку. Голоса Аджухама Арлинг больше не слышал.

— Сейфуллах! — закричал Регарди в последней попытке привлечь к себе внимание.

— Сейфуллах! — раздался крик стоящего слева кучеяра, и тут же его подхватили ряды впереди и позади Арлинга.

— Сейфуллах! — кричала толпа. — Асса, Сейфуллаху! Асса! Мы любим тебя, Сейфуллах!

В воздух выбросили новую порцию благовоний, и Регарди почувствовал, что ему трудно держаться на ногах. Лишенный опоры из-за временной потери слуха и обоняния, он завертелся по сторонам, пытаясь определить, где двигался караван. Он мог с таким же успехом искать дорогу по звездам. Голова пульсировала от восторженных криков, нос был забит гвоздично-пряным ароматом благовоний, в душе царили хаос и смятение, а в сердце выла пустота. Подступающая паника окрасила вкус мира в солоноватую смесь крови и отчаяния. Раскачиваясь вместе с морем из человеческих тел, Арлинг с трудом поднял к лицу руку, но кровь во рту появилась не от прикушенной губы. Тонкая струйка, уже редеющая, текла из носа, словно невидимый противник пытался атаковать его, но смазал удар, лишь разбив нос врага. Кто-то заехал ему в лицо локтем? Арлинг не помнил. Он был болен? Это было похоже на правду. Ему было нехорошо с того момента, как караван Ремара Сепата привез его в новый город. К тому же в толпе царила жуткая духота, а стиснутое со всех сторон тело с трудом урывало глотки воздуха — далеко не свежего, потому что над городом все еще стоял зной от заходящего солнца. Регарди был уверен, что после проводов каравана на дороге останется не одна пара трупов задавленных людей.

Предательская слабость длилась недолго. Арлинг вытер нос кулаком и зло ткнул локтем рядом стоящего керха, отодвигая его от себя и впечатывая в соседа. Керх терпеть не стал, попытавшись ответить тем же, но Регарди хватило образовавшейся бреши. Ему здесь было нечего делать. А приходить сюда вообще было ошибкой. Что он сказал бы будущему правителю Сикта-Иата? Что его город ужасен, и величия прежнего Балидета ему никогда не достичь? Что в Сикта-Иате смердит бычачьей мочой, а ветер гуляет по рытвинам и канавам? Что его жители грязны, смешны и оборваны? Нет, не стоило им встречаться. Учитель был прав. Песок — вот, с чем он будет разговаривать, чтобы заставить себя поверить в том, что в строительстве нового города был смысл, ради которого стоило прилагать столько усилий. Правда, Арлинг опасался, что его разговор может затянуться на время, равное бесконечности.