Александр Рудазов - Преданья старины глубокой

– Дочка? – холодно посмотрел на него Кащей. – При чем здесь дочка? Какое ей может быть дело до всего этого? Несомненно, это сам старый Всеволод изворачивается, пытается увильнуть от даденного слова. Что ж, это нам только на руку. Если свадебный поезд отправится обратно пустым – можете о нем забыть. Если же с невестой – пусть Жердяй позаботится, чтобы он не добрался до Тиборска.

– Перебить их?

– Необязательно. Просто лишите князя Глеба невесты. Союза меж Тиборском и Владимиром быть не должно. А что делать с остальными – на ваше усмотрение, их жизни меня не интересуют. Княжну Елену доставить живой. Мне. Пятьдесят – не такое уж круглое число, давно уже пора увеличить гарем до ровной сотни.

– Сделаем, Кащеюшко, – обнажил кривые зубы-сучки Пущевик. – Тотчас же распоряжусь.

– Успеешь?

– Чего там не успеть… Кратким путем пройду – Древесной Стремниной. Жердяй меня там уж давно дожидает. Только вот…

– Что?

Пущевик смущенно почесал потрескавшуюся кору на темени, поерзал и вымолвил:

– Опасается Жердяй, осторожничает… Он, конечно, робок, труслив не в меру, но… но, думаю, он прав… У него и полусотни лембоев не наберется, а при свадебном поезде охрана сильная, Глеб-князь на гридней не поскупился… А если сватовство выгорит, так Всеволод может еще и от себя добавить – дочку беречь… Волхович середульний, опять же, не лыком шит… Да и у княжича Ивана меч видели особенный – Самосек, кажись…

– Самосек? – задумался Кащей. – Да, я помню этот меч. Хорошо помню. Он устоял перед Аспид-Змеем, а его владелец даже сумел снести мне голову и уйти после этого живым. И еще он убил тогдашнего хана моих татаровьев – Даниила Белого. Впрочем, это все не имеет значения – Еруслан давно гниет в могиле, а я по-прежнему здесь и по-прежнему бессмертен. Так что в конечном итоге верх одержал я.

– Ну так как – распорядиться мне, чтоб Жердяю подмогу прислали? – так и не дождался ответа Пущевик. – Может, еще лембоев подсобрать? Их по русским княжествам тысяч до десятка рассыпано – только приказов дожидают… Или лучше навьев прислать? Матушка Невея как раз на той седмице целую весь выморила – двести навьев прибавилось… Свеженькие совсем, еще даже гнить не начали. Послать их Жердяю?

– Не стоит. Напомни – по какой дороге свадебный поезд ехал во Владимир?

– Известно – по большому тракту, что через Галич идет. Самая прямая дорога – меж Тиборском и Владимиром по другой никто и не ходит…

– Именно. Полагаю, обратно они поедут по ней же?

– Вестимо, так, – скрипнул всем телом Пущевик. – Чего ж им от добра добра искать, через буреломы продираться, коли прямоезжий тракт имеется?

– Это хорошо. Ты знаешь Бычий холм?

– Тот, что в пяти поприщах от Андроновой рощи?

– Да. Прикажи Жердяю отправиться туда и передать мои слова тому, кто там спит. Пусть проснется и разберется с оборотнем.

– А это кто же там такой, батюшка? – залюбопытствовал Пущевик.

– Врыколак.

Карачун с Пущевиком аж обомлели. Старый леший похрустел сучками, помялся и неуверенно спросил:

– А он не того… не взбесится? Может, не будем тревожить?

– Да, Врыколака будить – себе дороже выйти может, – хмуро согласился Карачун. – Его хрен усмиришь потом…

– Если даже так – мы от этого все равно выигрываем, – равнодушно ответил Кащей. – Бушевать он будет не в моих землях – в русских княжествах.

– Хорошо, сделаю, как велишь, – неохотно кивнул Пущевик. – Только больше уж ничего мне не поручай – до Ерофеева дня с воробьиный нос осталось, вот-вот уже сон меня сморит…

– До весны ты мне больше не понадобишься, – безразлично посмотрел на него Кащей. – Можешь быть спокоен.

– Благодарствую, – мрачно откликнулся Пущевик. – Тогда я отправляюсь – времени уже немного…

– Да, и еще одно, – поднял указательный палец Кащей. – Пришли сюда кого-нибудь из своих подручных – пусть проводит Очокочи до Костяного Дворца. Я – дальше на полуночь, он там будет бесполезным беременем.

– Угххмм… – задумался на миг Пущевик. – Боровику поручу, он раньше грудня спать не укладывается. А где этот рогатый?..

– Бродит где-то, – равнодушно ответил Кащей. – Проголодался, охотиться пошел.

Марендя, все это время внимательно слушавший разговор страшных стариков, но так ничего толком и не понявший, неожиданно почувствовал на затылке горячее дыхание. Даже сквозь теплый капюшон.

– М-мэээ-э? – заинтересованно проблеяли сзади.

Охотник обернулся. Очень-очень медленно, безуспешно пытаясь сообразить – как кто-то сумел подкрасться к нему так, что он, Марендя, не услышал ни звука?

А обернувшись, охнул и начал нашаривать рукоять топора. На снегу стояло жуткое чудище – на две головы выше Маренди, сплошь заросшее рыжей шерстью, с ужасной козлиной мордой, длиннющими рогами и острыми-преострыми когтями. Но страшнее всего оказалась его грудь – из нее росло округлое костяное лезвие-полумесяц.

Точь-в-точь топор.

– Уходи прочь, злой дух!.. – дрожащим голосом попросил Марендя. – Не то порублю тебя топором!..

– М-ммеэээ-э!!! – словно бы расхохоталось чудище, резко бросаясь вперед.

Топор, схваченный охотником для защиты, отлетел в сторону, выбитый резким ударом, по руке несчастного протянулись четыре кровавые полосы – следы от когтей. А в следующий миг орущий от ужаса и боли Марендя взлетел в воздух, схваченный могучими лапищами Очокочи, и был прижат к груди, словно старый друг, не виденный много лет…

Только вот к груди топорогрудые сатиры прижимают исключительно охотничью добычу.

На крики из чума вышли Кащей, Карачун и Пущевик. Их взору предстал измазавшийся в крови рикирал дак, жадно рвущий острейшими клыками человечье мясо. Летучий змий подвывал, выдыхая горячий пар, и тянулся в ту сторону, откуда шел сладкий запах свежатины. Снег щедро окрасился красным – грудное лезвие Очокочи разрубило охотника Марендю на две ровные половинки.

– Я же говорил – поохотиться пошел, – спокойно указал на него Кащей.

Глава 25

В гриднице великого князя Всеволода вновь шло роскошное пиршество. Праздник, как-никак, Покров день! С тех пор, как Пресвятая Богоматерь спасла Царьград от разорения, закрыв его чудесным покрывалом, этот день нельзя не чтить. Сама Богородица со святыми угодниками сегодня спускается на землю – посмотреть, как тут ведется хозяйство.

Вообще-то, Покров день был вчера. Да только где же это видано, чтобы великий князь такой праздник в одни сутки укладывал? Пиршественный стол по-прежнему ломился от угощения, а дорогие гости и думать не могли оставить щедрого хозяина в одиночестве. Что же, бедному Всеволоду одному страдать – яствами давиться, медами хмельными упиваться? А друзья-то у него тогда на что? Помогут, всенепременно помогут!