Александра Лисина - Белые ночи

«Красавица» только брови хмурила и уходила на поиски следующего умельца.

Надо ли говорить, что я упрямо обошла весь город? Истоптала все ноги, оголодала и устала, рыская по задворкам в поисках заветной мастерской? Но везде слышала одно и то же, почти слово в слово. Иными словами, полдня потратила на поиски и абсолютно ничего не добилась. Только макушку напекла на жарком солнце, изрядно пропылилась и снова вспотела. Пришлось с разочарованием констатировать полное поражение и, скрепя сердце, возвращаться на дорогу, чтобы потом сообщить обнадеженному спутнику, что ничего не вышло. На постоялый двор заходить не стала — зачем? За комнату я уже заплатила, перекусить успела в другом месте, вещи у меня все с собой, коня сроду не было, караван давным давно должен был уйти, потому что время терять Брегол не любил, а безответно пустая каморка должна была даже дурака навести на правильную мысль, что я туда больше не вернусь…

Так что я ушла, искренне пожалев только о том, что не успела попрощаться с маленьким Лукой, который искренне надеялся, что я побуду с ним до самого Кроголина. Прости, мальчик… но так будет гораздо лучше. А остальные наверняка поймут. Со временем.

С этой обнадеживающей мыслью я без проблем миновала городские ворота, не обратив внимания на излишне пристальный взгляд одного из стражников, бодрым шагом двинулась на восток и спустя каких-то полчаса скрылась из виду под сенью величественного и почти нетронутого леса.

А еще через час меня нагнал Ширра.

Теперь спешить стало некуда: я больше не зависела ни от дороги, ни от целостности повозок, ни от соседей, ни от погоды, ни от чего в целом свете, кроме собственных ног и сугубо личностных качеств… как в старые добрые времена. Мне больше не нужно было следить, чтобы лошадь случайно не сбила копыта. Не нужно ее мыть, купать и стреноживать на ночь. Не нужно следить за чужими взглядами или думать о том, кто и для чего произнес ту или иную подозрительную фразу. Не надо больше прятать лицо, когда на лес надвигалась темнота. Не надо ни кого-то оглядываться, когда приходило желание перекусить или передохнуть — иди, куда хочешь, делаешь, что пожалеешь. Бегом или шагом, ползком или вприпрыжку, по пыльной обочине или по живописному берегу… полнейшая, просто абсолютная свобода, от которой душа летит словно на крыльях.

И она нисколько не омрачалась тем фактом, что совсем неподалеку невесомой тенью стелется громадный черный зверь, умеющий становиться быстрым, как молния, и свирепым, как бешеный вепрь.

Ширра не стеснял меня ни в чем: не попрекал неожиданным побегом, не сравнивал нынешнее мое положение с тем, что было в караване, никогда не нудел по пустякам и не раздражал своей неуместной болтовней. Не пытался меня подгонять или определять время нашего совместного отдыха. Никогда не суетился, не раздражался и не злился, если я вдруг задерживалась или, наоборот, ни с того ни с сего вдруг резко ускоряла шаг. Просто держался поблизости, терпеливо приноравливался к моему темпу, спокойно поднимался, когда приходило время, так же спокойно пережидал, пока я отдышусь. Благоразумно молчал и не старался приближаться, навязывая свое общество, кроме тех случаев, когда я его о чем-то просила.

Думаю, тогда мы просто приглядывались друг к другу.

Кстати, Лех оказался прав: громадный тигр не настаивал на возращении к людям и не порывался разыскивать на пустой дороге попутчиков, не стремился никуда, кроме той стороны, куда поворачивала я — кажется, ему вполне хватало моего общества. Но я до сих пор не могу понять: что он во мне нашел? Для чего идет туда, куда ни одно разумное существо старается не соваться без очень веской причины? Зачем я ему вообще понадобилась? Такое впечатление, что он просто сопровождает меня, куда надо, и нисколько не заботится тем фактом, что Приграничье, в общем-то, не самое лучшее место для беззаботных прогулок.

Когда я впервые об этом спросила, он только задумчиво посмотрел в ответ, словно и сам не до конца понимал, чего именно хочет. Но ничего внятного я так и не услышала. Против нового имени он тоже не возражал — отзывался сразу, без споров и недовольного ворчания, из чего я сделала вывод, что оно или довольно близко к тому, что было прежде, или же вполне его устраивало, или ему просто все равно. Но любом случае никакого недопонимания не возникло.

По утрам он обычно будил меня тихим урчанием и осторожным толчком в плечо, давал время умыться и собраться, потом почти целый день держался слегка в стороне, ничем не нарушая моего стремления к уединению. И только под вечер, когда в лесу быстро темнело, а я начинала искать место для ночлега, ненавязчиво предлагал свою помощь. Я не отказывалась, потому что наглядно убедилась, что в лесных дебрях он ориентируется гораздо лучше. И на найденных им полянкам можно не опасаться нашествия плотоядных муравьев, полчищ змей или ядовитых пауков; там всегда было сухо, находилось укрытие от ветра и дождя, поблизости обязательно имелся ручеек, подземный ключ или какая-нибудь речушка. А когда я разводила костер, он частенько незаметно прокрадывался поближе, укладывался так, чтобы между нами всегда было ровное алое пламя, и словно чего-то ждал, по-кошачьи жмуря глаза и внимательно изучая меня сквозь полуприкрытые веки.

— Что? — не выдержала я на третий день. — Что во мне такого интересного? Ты смотришь так, будто у меня третий глаз на лбу появился или крылья за спиной растут!

Оборотень хмыкнул, и я готова была поклясться, что в черных глазах промелькнуло самое настоящее лукавство! Но отвечать он не стал. Только положил громадную морду на вытянутые лапы и хитро прищурился.

— Шр-р-р…

Я немедленно кинулась в него шишкой, но без толку: увернулся, наглец, да еще и зубы в усмешке показал.

— Шр-р-р, — передразнила ядовито. — А если я возьму и тебя кормить больше не буду?

Еще один смешок. Ну, конечно, и без моего хлеба с сыром прекрасно обойдется. Ему что — вышел в чисто поле, прогулялся полчасика, слегка размялся, и готов свеженький кролик! Будет он бояться моих смешных угроз!

— Тогда перестану разговаривать!

— Шр-р-р?

— Вот именно. Надо же мне знать, кто ты есть, для чего топаешь следом и, собственно, какого демона тебе от меня… — я поймала пристальный взгляд черных глаз и, неожиданно сообразив, что совсем недавно почти те же слова говорил мне Лех, осеклась. Смущенно опустила глаза, а потом сконфуженно отвернулась. В общем-то, чего это я взъелась? Ну, идет человек рядом, помогает, скрашивает долгие вечера, ведет себя вроде прилично, с непристойными предложениями не пристает, не буянит, кроликов к ужину регулярно приносит, не навязывается, есть лишний раз не просит…