Сергей Юрьев - Нашествие с севера

— С каких это пор Служители начали издеваться над мертвыми! — грозно сказал Герант, и оба попа, бросив тело, отступили на шаг.

— Ну разве не радостно будет Творцу созерцать с Тверди Небесной, как люди ликуют, глядя на смерть Его врагов! — попытался тут же начать диспут тот, что был пониже ростом.

Герант, казалось, на мгновение забыл, что он уже не просто старшина дружины Храма, а Святитель — прежде чем ответить, он шагнул в их сторону так угрожающе, что показалось, будто он сейчас отдубасит их священным посохом. В последний момент он сдержал себя, и оба Служителя по стеночке, стараясь не делать резких движений, отползли вглубь каменоломни.

— К обряду всё готово? — мрачно спросил Герант, жалея о том, что дал волю своему гневу.

— За южной стеной — там никто не увидит раньше времени… — ответил Нау.

Юм с Даном посторонились, и из-за их спин вышли четверо воинов с носилками. Тело жрицы погрузили на них, прикрыли белым льняным покрывалом и вслед за Герантом понесли туда, где всё уже было подготовлено для погребального костра. Ранним утром Нау беседовал с королевой, убеждая ее отказаться от публичной казни, не особенно надеясь, что жрица найдет в себе силы умереть самостоятельно. В конце концов Элис не сказала ни да, ни нет, заявив, что если казнь не состоится, Нау сам должен объяснить публике, почему отменили представление. И вот Герант ушел совершать погребальный обряд, а Нау предстояло успокоить толпу, которая уже ревела на площади вокруг осинового столба, обложенного осиновыми дровами. У него возникло чувство, будто он сам отправляется на казнь, и сейчас толпа, у которой отняли законную жертву, просто разорвет его.

О начале церемонии должен был объявить герольд, стоявший на помосте рядом с кучей дров. Пока не началось, он беззлобно переругивался с передними рядами собравшегося народа и ждал, когда из дверей королевских покоев выйдет стражник с факелом, от которого и запалят в конце концов дрова.

Нау неторопливо протискивался сквозь толпу. Настроение почти у всех было благодушное, а люди в большинстве знали его в лицо и сами расступались перед ним. Постепенно ему удалось протолкаться в первые ряды, и он услышал, как герольд покрикивает на кого-то:

— Эй! Руки-то убери! Не трожь покрывало — в него ведьму завернут!

— И что, тоже спалят?! Жалко. Вещь хорошая…

— А вот я тебя поленом поперек спины-то!

К помосту тем временем протолкался лирник Ясон, который прибился к войску лорда Бранборга еще после битвы на границе Холм-Гранта. Он что-то прошептал герольду, и тот кивнул в ответ. Лирник тут же расчехлил свою лиру, решив, видимо, поразвлечь публику, пока не началось. Он ударил по струнам и запел:

Если враг побежден, но пока еще жив, нанеси свой последний удар,

И никто никогда не осудит тебя за стремление к полной победе.

Если враг не убит, но уже побежден, пусть его поедает пожар,

Не щади его дом и его не щади, торопись по горячему следу!

Нау пробился в круг, вырвал у него лиру и размахнулся, чтобы разбить ее о голову Ясона, но тот моментально упал на колени и прикрыл ее руками.

— Служитель, если вы разобьете его лиру, он же умрет, — заметил герольд. — Ведь в лире душа лирника.

— Этот не умрет, — ответил Нау, но всё-таки просто положил лиру на мостовую рядом с извивающимся Ясоном, решив, что инструмент-то уж точно ни в чем не виноват. — У него, похоже, вообще нет души.

Ясон, подхватив лиру, быстренько отполз в толпу, а Нау начал молча подниматься на аккуратную поленницу. Несколько раз Служитель чуть не оступился, когда круглые чурки выкатывались у него из-под ног, но в конце концов добравшись до столба, он прижался к нему спиной и оглядел людское скопление. Площадь не вместила всех желающих увидеть смерть последнего врага, и народ заполнил стены, высовывался из окон галерей. Толпа удивленно притихла, а передние ряды даже попятились в недоумении.

— Смотрите! Ведьма себе дружка нашла! — крикнул кто-то, но на него зашикали, и крикун мгновенно затих и затерялся в толпе.

Раздалось еще несколько криков, но их тут же заглушило общее настороженное молчание. Все еще ждали, когда же приведут ведьму, многие держали в руках кульки с гнилой репой, чтобы кидать в нее, пока гудение пламени не заглушит ее вопли. Им казалось, что это почти то же самое, что и швырять со стен раскаленные камни и лить жидкий огонь на мертвяков, штурмующих замок. Все ждали ведьму, и никто не понимал, что делает этот тощий Служитель на поленнице, которая сложена вовсе не по его душу.

Открылись ворота верхнего замка, и по крутой лестнице вниз начали спускаться воины, вооруженные длинными парадными копьями, почти бесполезными в бою, но имеющими грозный, устрашающий вид. Они спускались колонной по двое, и толпа расступалась перед ними. Когда передние дошли до центрального круга, последние еще выходили из ворот. От ворот до самой поленницы образовался живой коридор, и по нему двинулось несколько Служителей. Каждый из них нес стопку книг, найденных в капище кадаров. Каждый из них поднимался на будущее кострище, вываливал книги к ногам Нау и спускался вниз. Словом, происходило совсем не то, чего ожидал герольд, и не совсем то, чего ожидала толпа, поэтому и герольд, и народ молчали.

— Ведьму на костер! — раздался из толпы крик какого-то Служителя из местных, и сначала несколько нестройных голосов подхватили его, а через несколько мгновений тысячи глоток хором ревели: «Ведьму! Ведьму! Ведьму!» Вынесли факел, и крики толпы слились в единый гул. Вслед за факелом притащили идола из подземелья и положили его поверх книг.

Рев толпы нарастал, заполняя всё пространство между стенами. Казалось, никакой звук не может пробиться сквозь него. И тут Нау начал говорить. Он говорил тихо, как будто и не хотел, чтобы его слова кто-нибудь услышал. Собственно, и слушать-то пока никто не собирался, лишь нарастала всеобщая жажда зрелища, которое было обещано, о котором говорили как о символе недавней победы. Нау начал говорить, и поначалу никто не заметил даже шевеления его губ, но большинство собравшихся на площади ощутили какое-то странное беспокойство, как будто с какого-то момента перестали узнавать самих себя…

— …и каждый из вас, видя смерть врага, на которого пала справедливая кара, испытает восторг, и ощущение сладости мира снизойдет на него. Но кто из вас сможет объяснить самому себе смысл ненависти и суть того восторга, который она порождает, настигнув жертву? Кто сможет сказать самому себе, что он знает меру справедливости, что он достаточно милосерден для того, чтобы назначать кару тому, кто равен тебе перед Творцом. А перед Ним равны мы все — сильные и слабые, мудрые и глупцы, добрые и злые, герои и трусы, красавцы и уроды, трудяги и нерадивые, знающие Путь и блуждающие в потемках. Все они равны в одном — Творец каждому оставляет надежду, и во всякой, даже самой ничтожной, твари заключена частица Его. В прошлом осталась только половина вечности, а вторая ее половина принадлежит каждому из нас, и частица надежды заключена в каждом ее мгновении. Так стоит ли осквернять ненавистью то, что когда-то было создано с любовью…