Токацин - Холодный огонь

Значит, Хинкассы ему незнакомы. Пойдём наверх, пока путь свободен.

Там уже собираются кочевники, и чей-то корабль прилетел… В Архивах было тихо. Туда нечасто доносился шум. Хранитель Алатикс удивлённо посмотрел на Речников — он сам недавно проснулся и был настроен подремать за столом ещё Акен или даже два.

— Великий список Вольта? Он немаленький… полторы сотни листов и ещё десяток отдельных свитков. Больше ста народностей, растения, животные, местности… Что вам найти?

— Мы хотим узнать о народности Хинкасс, — ответил Речник, немного помедлив. — Это самоназвание.

— Хинкассы? Нет, такого в списке нет, — покачал головой Алатикс. — А между тем список аккуратно собран по буквам… Хальконы есть, Хинкасс нет. Что это за хески, откуда они? Сверху или из глубин Хесса?.. Чёрная Речница провожала Фрисса на пристань. Утренняя прохлада ещё не сменилась жарой, но уже стало душно, и тучи клубились на востоке.

Этим летом грозы бушевали часто, и дожди были обильными…

— Список очень большой, Алсаг, — прошептала Кесса, обнимая кота. — Твой народ там есть. В Архивах не всё, только малая часть. Я побываю на Островах, где учатся маги, напишу письма Сирилин, Илменгу, Шиамону… Мы найдём тебя и твой дом. Хеск прикрыл глаза и потёрся щекой о руку Речницы. Говорить он не мог — слишком много посторонних было вокруг.

— А мне никак не привыкнуть к этим зверям, — посетовал служитель Ир. — Когда первый год работал, боялся их до дрожи… Речница Кесса!

А твоя летучая нежить не грызёт корабли? Может, её поодаль поставить?.. …Фрисс посмотрел на берег и вздрогнул. Ему показалось даже, что он ошибся местом. Но нет — Огненная Круча была тут, и обрыв, и пустующая пещера… и обелиски у входа в храм. Но сам он сейчас похож был на основание могучей башни. Древние стены исчезли под новой каменной кладкой, куст Кенрилла переселился на холмик у пещеры, а на обелисках снова блестели на солнце крупные цериты — путеводные огни для странников в ночи. По крыше, очищенной от обломков известняка, земли, травы и мха, бродили двое жителей, ещё двое копали что-то между обрывом и стеной. Из-под их лопат уже выступили белые ступени древней лестницы.

— Да смотри же! Лестница вдоль стены, наверх, так? А тут была галерея. Это второй этаж, никакой не чердак, смотри же ты, куда показывают! — долетели до Фрисса сердитые слова. Он пригляделся и понял с изумлением, что жители совсем не с участка — явные горожане, не иначе как из Города Сеф!

— Так два этажа или три? И что будем делать с крышей? — почесал в затылке второй житель. Речник помахал им рукой, они удивлённо покосились на него и помахали в ответ. Кто-то очистил от мха и отмыл старое причальное кольцо. У входа в брошенную пещеру Фрисс различил следы. Жители раскапывали храм, не обращая на чужака внимания, и он вошёл под своды незамеченным.

— Силы и славы, Аойген! — улыбнулся он. — Да отступит забвение!.. …Гроза прошла, и мокрый серебристый рилкар сверкал на солнце так, что больно было глазам. По водосточным канавкам бежали ручьи, с крыш капало. Накопители, прикрытые от влаги прозрачными сферами, горели рубиновым огнём — как пламя под водой. Земляной сиригн выглядывал из-за двери — подстанция была освещена изнутри, но сейчас, в солнечный полдень, казалась тёмной, как глубокая пещера.

Клоа выползли на стену из сухих укрытий, от их горячих тел валил пар. Они шевелили ротовыми щупальцами, и головы их были повёрнуты не к подстанции — они жадно смотрели на сармата в чёрной броне и тех, кто собрался вокруг.

— «Такова будет плата сарматам станции „Идис“ за то, чтобы этот альнкит был в целости и полной исправности, и в срок запускался и останавливался каждый год, как подобает альнкитам сарматских станций, как и другие на станции „Идис“. Если же случится беда с подстанциями, да не откажет командир „Идис“ нам в помощи, какая требуется в таких случаях…», — Халан остановился, чтобы перевести дух. Фрисс переглянулся с Гедимином. Сармат выглядел смущённым и даже растроганным.

— Гедимин! С тобой вместе это составляли, не впервые слышишь, — покосился на него Халан. Сармат кивнул.

— Всё правильно, правитель знорков. Так, воспоминания… Читай дальше.

— «Трое прочли это, трое скрепили, и трое не забудут…» Здесь твоё имя, Фриссгейн. А здесь — твоё, Гедимин. Рядом с личной печатью Астанена…

— Герб с огненным котом, — прошептал Речник, выводя значки на пергаменте. — И знак «Энергии Атома»… А где Звезда Урана?

— Здесь-то она зачем?! — сармат пожал плечами. Странная игла, выдвинувшаяся из его ладони, быстро скользила по листу, оставляя чёткий чёрный след. Халан вложил пергамент в стеклянную трубку и запечатал её.

— Драган нарадоваться не может на Фриссову Башню, — сказал он. — Жар в печах ровный, сильный — и сиригны теперь делом заняты, а не беготнёй по лесу. Драган просил позволения зарядить тепловое кольцо от подстанции… хочет подать пример горожанам — у некоторых есть пластины-самогрейки, только пустые, разряженные, висят в домах без толку. Драган думает, в городе тепло не помешает. И дыма станет меньше…

— Само собой, — кивнул Речник Фрисс. — Надо сказать им — пусть все заряжают пластины и кольца. Денег я с них не возьму, и Драган пусть не берёт. Только башню надо бы назвать в честь Гедимина… я-то её не строил!

— Есть уже Гедиминова Башня — в Глиняном Городе, — усмехнулся Халан. — Вот ту, что на каменных печах, зачем-то назвали Халановой.

А народ там упрямый… Гедимин, не обидятся сарматы за такие названия? Что говорит Ангиран?

— Ему всё равно, знорки. Мы не даём подстанциям названий, — качнул головой сармат. Он снова смутился. Фрисс видел, что его глаза горят золотым огнём.

— Вот и всё, Фриссгейн. Держи! — Халан отдал Речнику стеклянную трубку. Она была тёплой на ощупь, и рисунок на ней — бирюзовые Клоа с извивающимися хвостами — как будто шевелился время от времени.

— Теперь тебя можно называть повелителем энергии атома. Ну, или повелителем тепла. Эх… Даже не верится, что это сооружение тут стоит и работает, — Халан оглянулся на серебристую башню. — Река будет беречь его, как зеницу ока. Фрисс провёл ладонью по мокрой стене. Она дышала теплом, и Речнику показалось, что камень едва заметно шевельнулся… Над Рекой летел мягкий пух — Орлис, высоченная трава, цветущая пурпуром, созрел, и семена выпали из его стручков и реяли теперь над степью, садились на воду, прилипали к мокрому камню и спинам Листовиков. Золотая Чаша отцвела, и ранние злаки уже были собраны, и в пещерах досушивались листья Нонкута, а прошлогоднюю солому вырубили на сутки пути от Реки. Теперь жители на хиндиксах и халгах слетались к сумрачным оврагам и ямам, поросшим Стрякавой и Орлисом, и, уворачиваясь от тёмных шипастых стеблей, сгребали пух в кули.