Елизавета Дворецкая - Зеркало и чаша

Через несколько дней, когда первые волнения улеглись, Зимобор наконец заговорил о свадьбе. Но Столпомир отвел глаза и покачал головой. Зимобор впервые видел могучего князя таким растерянным и неуверенным. И то правда — нечасто тому приходилось отказываться от своего слова.

— Я... — с усилием выговорил Столпомир. — Я тебе обещал мою дочь, но...

— Что — но?

Зимобор не слишком удивился еще каким-то препятствиям — он к ним уже привык.

— Я все сделал, княже, — продолжал он. — Я нашел твою дочь, я вывел ее из леса, я вернул ее тебе. Я добился смоленского престола, твоя дочь будет княгиней, и лучшего положения ей не даст никто. Она любит меня, если тебе мало всего прочего. И я ее люблю. Какое тут еще может быть «но»!

— Я уже один раз потерял ее... — глухо ответил Столпомир, не глядя на него. — Один раз она уже пропала... погибла... я думал, что она погибла, и ее мать так думала, а я знал, что это я во всем виноват... Она так и умерла, не увидев больше сына, не дождавшись дочери. Мой сын погиб... И тоже по моей вине. Я не хочу, чтобы моя дочь пострадала еще раз. Если ты возьмешь ее в жены, то Лес Праведный больше не станет ее защищать. А ни ты, ни я и никто другой из смертных не в силах защитить ее от того, что ей грозит.

— Но Дева отстанет от меня, если у меня будет жена!

— От тебя, может, и отстанет. А от нее — нет.

— Но при чем здесь Дивина? С каких пор Дева Первозданных Вод преследует женщин? Ей нужен мужчина, поэтому она пыталась очаровать меня. Но зачем ей Дивина?

— Ей не нужна моя дочь, она мстит мне! — в отчаянии воскликнул Столпомир. — И будет мстить, пока не изведет мой род под корень! А до этого уже недолго!

— Тебе? — в изумлении повторил Зимобор. — Почему? Почему, вяз червленый в ухо!

— Я тебе расскажу. — Князь Столпомир сел, наконец, на лавку и крепко потер лоб. — Ты сам это пережил, ты поймешь. Почти двадцать пять лет... Я был моложе тебя, когда умер мой отец, мне едва сравнялось восемнадцать...

...Ему едва сравнялось восемнадцать, когда пришлось доказывать, что он не слабее других. Свое правление молодой князь Столпомир Велегостич был вынужден начать с войны — войны за волоки — князья смоленских и полоцких кривичей воевали за них уже не в первый раз. Но противник, смоленский князь Велебор, был старше почти на десять лет и гораздо опытнее. Во внезапной смерти Велегостя, погибшего на охоте, он увидел удобный случай расширить свои владения — и заметно преуспел. Столпомир, на которого внезапно свалились обязанности собирать ополчение, обеспечивать людей едой, оружием, конями, водить полки в сражения и самому решать за все княжество, оказался почти беспомощен перед ним. Он был разбит сначала в одной битве, потом в другой, потерял Радегощ и еще несколько городов. Потом была жуткая битва, когда Велебором были разбиты последние собранные полки, рассеяны, разогнаны, и сам Столпомир едва избежал смерти и плена. Он ушел от погони только потому, что в лесу его след быстро потеряли. А сам он бежал, как безумный, и ему все казалось, что за ним гонятся, что его вот-вот схватят. Он мчался, не разбирая дороги, через темнеющий лес, оставляя на острых сучьях клочки одежды, волосы и следы своей крови, когда, наконец, упал, совершенно обессиленный, и заснул.

Когда он проснулся, то не сразу вспомнил, как попал сюда, почему лежит в лесу, прямо на траве. А когда вспомнил, то все вчерашнее показалось дурным сном. Мир был сказочно хорош — жемчужно блестела роса на траве, кудрявые вершины берез золотились под первым солнечным лучом, и голубое небо ласково склонялось над землей, прекрасной, как юная невеста, убранная цветами и зеленью в сладкий месяц купалич.

Прямо перед ним было озеро — небольшое, круглое, обрамленное старыми ивами, склоняющими ветви в воду, словно женщины, моющие волосы. А в озере резвились и играли какие-то существа. Столпомир еще не понял, кто это, а уже задохнулся от их невыразимой прелести. Он видел что-то белое, нежное, и в груди теснило от какого-то сладкого и болезненного волнения. То казалось, что это большие белые птицы, а то вдруг из облака искрящихся под солнцем брызг показывалась изящная рука, мелькала гибкая спина, стелились по воде длинные волны русых волос.

Ближний к нему берег был как будто усеян белым снегом по зеленой траве. Приглядевшись, Столпомир понял, что это не снег, а лебединые перья и пух. Вот из озера вышла девушка, и хотелось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от красоты этого стройного, гибкого тела. Ничего подобного он никогда не видел и даже не поверил бы, что такая красота существует. Уже не помня о вчерашнем разгроме, затаив дыхание, он смотрел, как девушка выходит из воды, отжимает свои густые волосы, достающие ей до колен.

И вдруг девушка ахнула — она заметила человека. Вмиг она взмахнула руками, как крыльями, и лебединые перья сами взметнулись к ней, осыпали ее и пристали каждое на свое место. Столпомир не успел даже моргнуть, как белый лебедь сорвался с берега и полетел над озером, раскинув крылья и пронзительно крича.

Это было предупреждение: вода в озере закипела, с испуганными и негодующими криками белые вилы одна за другой бросались к берегу, подхватывали с травы оперенье и птицами взмывали в воздух. От их резких и гневных голосов звенел весь лес, и Столпомир зажмурился: казалось, сейчас этот звон обрушится на него и убьет, как сотни железных ножей.

Мягкое перышко, отлетев, упало ему на лицо. Было щекотно, и он осторожно снял его.

Стояла тишина. Столпомир открыл глаза. Взбаламученное озеро было пусто, пустым остался и берег, лишь несколько забытых перышек запутались в траве, как заблудившиеся среди лета снежные хлопья.

— Как же ты попал сюда, сокол ясный? — услышал он рядом с собой мягкий, нежный, звонкий голос, такой прекрасный и такой нездешний, что от этих звуков по коже пробегала дрожь восторга и ужаса. — Обернись, не бойся, я не страшная.

Над ним, кажется, смеялись. Этого он не мог допустить и осторожно обернулся.

И опять чуть не зажмурился.

На расстоянии протянутой руки от него на траве сидела одна из вил — стройная девушка, одетая только в волны золотистых волос. Однако как ни были они густы, сквозь них легко было разглядеть и точеные белые плечи, и длинные стройные ноги, и высокую пышную грудь, от мягких и манящих очертаний которой у молодого парня темнело в глазах, сохло во рту и появлялись еще некоторые ощущения, силы которых он сам испугался. Ни на одном из буйных весенних праздников он не переживал ничего подобного. Яркая, нечеловеческая зелень ее глаз внушала ужас и восторг — лицезрение этой красоты было смертельно опасно, но оно того стоило!

— Ты... кто? — едва смог он выговорить, не зная, то ли жмуриться, чтобы не ослепнуть, то ли смотреть, пока видно.