Юрий Никитин - Уши в трубочку

Торкесса на той стороне самозабвенно взбивала подушки, раскраснелась в свете лампы с матовым светом. Оглянулась, сказала тревожно:

– Там кто-то скребется под дверью. Слышишь? Сопит, стонет, царапается… Побудь здесь, я пойду впущу!

– Щас, – сказал я раздраженно. – У тебя и шуточки!

– Какие шуточки, – переспросила она растерянно, – разве не слышишь?

– Слышу, – ответил я. – Хорошо, только надень прозрачную ночную сорочку. И обязательно туфли на самых высоких каблуках.

Она привстала, отыскивая взглядом шлепанцы, переспросила с недоумением:

– Почему на высоком?

– А чтобы красиво падать с высоты, когда будешь оглядываться, – пояснил я. – Надо будет упасть не меньше трех раз. И чем с большей высоты, тем лучше. В смысле, эротичнее. А прозрачная рубашка… не знаю, их все в таких случаях надевают. Наверное, чтобы монстры возбудились.

Она зябко передернула плечами:

– Ладно, пусть скребется.

– Будь здесь, – сказал я.

– А ты?

– Пойду загляну в остальные комнаты, – сказал я. – Рыться в вещах не буду, не бойся, капиталистка, только убеждюсь… убедюсь, что никто не прячется.

– Может быть, лучше утром?

– А если утром проснемся с перегрызенными глотками?

Часть 3

Глава 1

С пистолетом в руке и фонариком в другой я продвигался медленно, прислушиваясь к каждому шороху. В коридорах и в любой комнате прежде всего включал свет, а выходя, не выключал, пусть горит, здесь не Приморье, электричества хватит, а кто уплатил за дом, заплатит и за электроэнергию.

Все комнаты с прекрасной мебелью, знаток бы сказал, что гармонично, подобрано со вкусом, я тоже бы так сказал, я же хорошо воспитан, а гармонично или не гармонично на самом деле, это только сама мебель знает, у нас, демократов, вкусы то и дело меняются, сегодня гармонично одно, а к обеду уже другое.

Снизу доносились едва слышные стоны и звон цепей, но в подвалы я решил не спускаться, привидения подождут, тыщу лет ждали, дернул дверь последнего в этом коридоре чуланчика…

…в глаза ударил слепящий свет, будто в лицо направили мощный авиационный прожектор. Кожу опалило сухим горячим ветром. Ослепленный, я прикрыл глаза обеими руками, проморгался, ахнул. Сквозь слезы прорисовываются жаркие горы оранжевого песка, ослепительно синее небо, весь мир – песок, как застывшие волны расплавленного золота, веет жаром, солнце обжигает голову и плечи.

– Ни фига себе… – пробормотал я, сделал шаг, в трех шагах из песка торчит черный камень с рунами на двух сторонах, а сверху грубо вырубленное изображение языческого идола с толстыми губами и широким задом. Не наш, отметило сознание автоматически. У наших предков вкусы нормальные, без перверсий: толстые бабы с широчайшими жопами и могучим выменем до середины живота,

Я сделал еще шажок и вдруг ощутил неладное. Оглянулся, сердце остановилось в страхе: позади такая же бескрайняя пустыня, а я посреди этой бескрайности, это же какой-то силурийский период, это же докембрий, здесь нет жизни, одни только ракоскорпионы и трилобиты! Я попал и самую хитрую из ловушек, этого никак не учел, здесь я и в суп, и в ощип, и даже в гриль на шампур…

Из-за барханов мелькнуло нечто темное. Исчезло на миг, а когда показалось снова, я догадался, что это черные тюрбаны, хотя по такой жаре… впрочем, черные красочнее. Подчеркивают зловещесть, в эти времена шляп, похоже, еще не носили. Не носят.

Люди выехали на крупных зверях, которых я принял было за верблюдов, потом с ужасом сообразил, что это обросшие шерстью динозавры, а то и драконы, что, собственно, одно и то же. Меня заметили, несколько человек повернули своих животных, песок взлетел из-под копыт фонтанами. Я застыл, меня окружили в мгновение ока, сверху нависли, как клювы башенных кранов, морды динозавров.

– Я рашен турист, – сказал я торопливо. – Новый рашен, почти олигарх!.. За меня можно выкуп, можно выменять на что-нибудь. К примеру, на бусы, я ж демократ – большего не стою.

Двое спрыгнули с динозавров, те смирно жевают жвачки, я не двигался, меня грубо повернули спиной, я ощутил, как руки крепко стянули веревкой, а рот мне туго забили кляпом. Один из всадников крикнул с нетерпением:

– И чо будете робыты?

– Жертву Перуну, – ответили у меня за спиной. – Во славу незалежной Гыксосии!

– А-а-а, – протянул всадник, – цэ дило добре… Только поскорее, а то фараон вже збирае вийско…

– Та що нам його вийско? – ответил тот, что стягивал мне руки. – До вэчора весь Египет будэ пид нашой гиксоской владею.

Мне связали ноги, сильный удар бросил лицом в горячий песок. Я закашлялся, гиксосы засмеялись, уже все в седлах, засвистали, повернули животных и помчались в сторону солнца. Как я понял, начинается знаменитое завоевание Египта гиксосами. Значит, я попал в далекое прошлое, но хоть не на сотни миллионов лет, уже легче, до моего времени всего-то тысяч пять лет, а то и вовсе четыре с половиной.

Они унеслись, а я остался лежать на песке, связанный туго, как упакованный спальный мешок. Солнце печет нещадно, губы сперва просто пересохли, потом полопались, как подсыхающая земля. Соленая струйка потекла в рот, но я отказался глотать кровь, хотя вроде бы не принимал иудаизм или ислам, хотя клясться не буду, в моей прошлой жизни мало ли чего случалось, солнечный жар прожигает веки, какие же непрочные, фигня, а не веки, прямо папиросная бумага или же промасленная, из которой делают стенки для фонариков.

Горло хрипит, а уши уловили странный зловещий шорох. Я повернул голову. Раскаленное, как слиток металла, тело, как будто окунули в жидкий гелий. Ко мне подползает самая огромная змея, какую я только видел, а видел я… честно говоря, ни одной еще не видел, но змея огромная, чешуйки скрежещут по песку, словно ползет по исполинскому наждачному бруску, пасть разинута, жарко, глаза выпучены, немигающие, зрачки вертикальные, как у кошек, а язык длинный и раздвоенный на конце, как двузубая вилка…

Я содрогнулся, холодное отвратительное тело коснулось моей ноги, а змея переползла ногу, помедлила, а затем начала сворачиваться в кольцо, полагая, видимо, что нашла защиту от солнца и ветра. Я застыл, страшась сделать движение, толстые кольца двигаются медленно, словно родом из Эстонии. Прямо засыпает, зараза, наконец улеглась, даже вздохнула с чувством глубокого удовлетворения.

Солнце передвинулось на западную часть неба, там великолепный закат, краски играют на бис, автор всего великолепия выходит и довольно кланяется, заслужил, все здорово, особенно то, что жара чуть спадает, а ночью здесь, говорят, вообще вода замерзает в лужах, хотя где это в Сахаре вода? Шея затекла, но я упорно отворачивал лицо от солнца, в чистом безоблачном небе мелькают черные мухи, и когда раздался далекий грохот и в паре сот метров опустился небольшой космический корабль, я тоже сперва подумал, что это муха, только побольше.