К. Медведевич - Ястреб халифа

Сквозь тонкие слои ткани было видно, что Аммар лежит на животе, подперев рукой подбородок и болтая ногой в воздухе, — совсем как замечтавшийся мальчишка. Пока гости угощались — а свадебный пир длился долго, до глубокой ночи, — Айша наслушалась чужих мыслей. «Порченая», «порченая». И шепотков: про свернувшееся молоко. Про крики в ее спальне — «вишь ты, иблис ей покою не дает». Про умирающие в вазах за ночь цветы. Про мертвых голубей у ее порога. Про покрывающиеся плесенью фрукты на блюдах, «да клянусь Всевышним, только что принесли — глядь, а виноград-то уже белым затянуло». И самое страшное: «ну что, знать, начертал калам, как судил Всевышний, — не жилец, видно, девчонка, раз суждено было в реке ее утопить, так ее и утопят, умейядскую ведьму, пару ночей он ее потискает, а как раскусит, так и прикажет отвезти к Тиджру».

Приподняв яркую красную ткань с золотой каймой, она вошла под полог. Аммар тут же вскочил с радостной улыбкой. И сказал:

— Я так долго мечтал о тебе, что стал волноваться: а вдруг увижу — и любовь развеется, как сон. Но она не развеялась. Я сложил для тебя стихи:

Кто говорит, что я прельстился басней?Для взора красота еще опасней.И если рай хорош по описанью,Он, стало быть, воочию прекрасней. [45]

Все так же улыбаясь, Аммар протянул к ней обе руки:

— Не бойся, я знаю, женщины рассказывают друг друг шайтан знает что перед свадьбой. Тебя, верно, запугали. Иди ко мне, о хабиби, я буду нежен и ласков, клянусь Всевышним…

За спиной Айши в полог ударил порыв ледяного ветра. Покрывало рвануло с ее головы, оно слетело и упало перед Аммаром. Тот, настороженно вглядываясь в темноту вдруг разбушевавшейся ночи, привстал. Айша медленно, как приговоренный в сторону палача, повернула голову: конечно, она стояла уже под пологом. Из уголка рта тянулась тонкая струйка крови, бежала вниз и капала, капала на роскошные хорасанские ковры.

Не в силах больше сдерживаться — раз суждено умереть, так пусть я умру быстрее, хватит уж тянуть, — Айша упала на колени и разрыдалась. Через мгновение она почувствовала вокруг себя руки Аммара:

— Что ты видишь?

Он прижал ее к себе и начал гладить волосы:

— Я же понимаю, что-то тебя преследует. Что ты видишь на том месте перед пологом?

— Н-ничего…

— Не пытайся меня обмануть. Тарик выглядит точно так же, когда к нему наведываются нежелательные гости, недоступные моему зрению.

И она решилась. И, разрыдавшись еще пуще, захлебываясь всхлипами, шмыгая носом и утирая глаза, рассказала — все. И про детские кошмары, и про ночные видения, и про нынешний непрекращающийся ужас.

А когда Айша подняла голову, женщины под пологом уже не было. Аммар кивнул и сказал:

— Тебе нельзя находиться на открытом месте. Я отведу тебя под защиту знаков. В хариме я печатей над арками не помню…

Айша отрицательно помотала головой — действительно, ни одного защитного талисмана, словно кто-то сговорился против обитательниц женской половины дворца. А может, просто посчитал, что женщинам нечего скрывать от джиннов, разговоры про фарджи, зеббы и кормление грудью духам все равно неинтересны.

— Я отведу тебя в мою спальню. Тебе придется там пробыть какое-то время. Пошли.

И Аммар твердой рукой прихватил ее за рукав и повел за собой.

— А как же… как же брачная ночь?.. — топоча за ним, несмело пискнула Айша.

— У нас с тобой вся жизнь впереди, еще успеется, — решительно сказал он, шагая вверх по лестнице на террасу. — Эй там! Огня нам! Подайте госпоже хиджаб, она идет со мной на мужскую половину! Катиба ко мне! Готовьте почтового голубя! Яхью ибн Саида ко мне, живо! И пусть прихватит с собой принадлежности для письма! Быстрее! Быстрее, твари, задницами на ледник посажу, быстрее! Прости мою несдержанность, милая, я очень обеспокоен, — и он обернулся к ней и быстро поцеловал ее в лоб. — Я сказал быстрее!!!

Замок Сов,

вечер следующего дня

Флейта вздохнула и издала новую свистящую трель. Барабанчик стукнул, словно очнувшись от забытья, ему отозвалась струна цуми [46]. Танцующая девушка грациозно присела и изогнулась назад, складывая веер. Ее движение, точное и прекрасное, как выверенный удар тиккой, восхитило всех сидевших в церемониальном зале. Некоторые позволили себе одобрительно кивнуть головой.

Танцовщица опустилась на колени и поклонилась в сторону возвышения, на котором расположились госпожа, господин и их сиятельный гость. Затем поднялась и мелкими шажками отошла к другим женщинам, сидевшим у восточной стены за рядами ламп на высоких тонких ножках.

Некоторое время в зале слышалось лишь потрескивание огня в глиняных плошках светильников. Они освещали лишь лица и одежду присутствующих в зале, а потолок и дальние углы тонули в вечернем сумраке. В огромных окнах, выходивших на террасу и галерею, уже давно чернела ночь.

На стойке черного дерева затоптался и зазвенел колокольчиками Митрион, ястреб князя Тарега. Тамийа-химэ улыбнулась и кивнула служанкам. Те поклонились, поднялись, тихонько прошли к окнам и стали опускать циновки и плотные занавеси тройного шелка — становилось прохладно.

Затем княгиня кивнула Тамаки. Та отдала почтительный поклон, встала и, подхватив полы длинного, ослепительно белого с алыми цветами платья, пошла к середине зала. Флейтист, мальчик-пикси с барабанчиком и девушка с цуми поклонились придворной даме. Та небрежно кивнула, качнулись лепестки цветов на высоком гребешке в прическе.

Цуми издал первый щемящий аккорд.

За дверями зала послышались выкрики. На ашшари.

— Сейид! Сейид!

Джунайд издал глубокий вздох сожаления и низко поклонился застывшей Тамаки и замершим музыкантам.

— Сейид! Известия из столицы! Голубь!

Джунайд поклонился еще раз — на этот раз княгине и гостю. И крикнул в ответ:

— Войди, Махмуд.

Двери зала раскрылись сами собой. Воин в мохнатой овчине на плечах в ужасе проводил распахивающиеся створки взглядом — и тут же упал носом в пол. Айяры [47] Джунайда так и не смогли привыкнуть к виду открытых женских лиц, и потому при виде сумеречниц предпочитали земно кланяться.

— Говори.

— О господин! — воскликнул юноша, с опаской поднимая голову, но стараясь смотреть только на сидевшего в дальнем конце зала Джунайда. — Из столицы прилетел голубь с посланием для Тарика.

По залу прокатилось легкое шипение, но молодой айяр не изменился в лице, продолжая смотреть только на своего господина и повелителя.