Пола Вольски - Сумеречные врата

— Совершенно не подумав, зато от всего сердца. После я сам дивился своей дерзости. Но разве сейчас время говорить об этом?

— Когда же еще? — не услышав ответа, Джатонди продолжала: — На твой вопрос я отвечаю: «да». Я пойду с тобой.

Слишком поздно, подумалось Рениллу, и все же его залила теплая волна счастья.

— Мы будем вместе, пока это в наших силах, — сказала Джатонди. — Наши жизни будут едины, и вместе мы убьем КриНаид-сына.

— Что?

— Вместе мы убьем…

— Нет! И не думай.

— Ты не желаешь моей помощи?

— Не желаю.

— И не хочешь уйти из ДжиПайндру вместе со мной?

— Не могу.

— Значит, я неправильно поняла твой вопрос.

— Ты все поняла правильно. «Мы будем вместе, пока это в наших силах». Именно этого я и хочу, но сейчас тебе со мной нельзя.

— Мы должны быть вместе, но мне с тобой нельзя… Я чего-то не понимаю. Я — Лучезарная, и не тебе насмехаться, когда я предлагаю свою жизнь…

— Я и не думаю насмехаться! По-твоему, я должен просить тебя запятнать руки кровью?

— Ах, Ренилл! — теперь она улыбалась. — Как наивны люди запада!

— Ты понимаешь, чем это может кончиться?

— Ничего невыносимого мне не грозит. Я в полной безопасности, видишь? — ее рука нырнула в складки зуфура и показалась вновь, сжимая крошечный кинжальчик. — Вот мое спасение и моя свобода. Могу поделиться и с тобой, если надо будет. Видишь, нам нечего бояться.

— Вижу. — Жалость и восхищение боролись в нем. — Убери пока. Ты победила. Кстати, твоя матушка ошибается. Несмотря на вонарское образование, ты по-прежнему авескийка.

— Всегда. — Клинок вернулся в тайник. — Матушка не согласилась бы с тобой, да и вряд ли она станет думать об этом. Она удалила меня от себя и похоронила память. Теперь она, должно быть, вовсе забыла о моем существовании.

— Низость. — Руки гочаллы Ксандуниссы стискивали подлокотники кресла. Взгляд прожигал пустую стену. — Низость. Невыразимая низость.

Она не замечала, что говорит вслух. Не замечала, ела, пила или спала вообще за последние несколько дней. Должно быть, что-то ела, раз еще держится на ногах, но не запомнила, да это и неважно. В памяти не осталось места ничему, кроме лица дочери и видения ее ужасной гибели.

Письмо ВайПрадхов лежало на столе перед ней, но гочалла не смотрела на него. Каждое слово было выжжено в памяти раскаленным железом.

Они замучат Джатонди, убьют. Открыто угрожают. Уступив им, она сможет выкупить жизнь дочери, но не свободу. Они никогда не расстанутся с такой ценной заложницей. Джатонди останется жить, заточенная в каменных недрах ДжиПайндру, и ее жизнь будет вечно зависеть от покорности ее матери велениям Сынов. Гочалла Кандерула, уже лишенная вонарскими захватчиками богатства и славы, пожертвует последними остатками достоинства — духовной властью над подданными и свободой распоряжаться ею — и к власти придут ВайПрадхи.

— Низость, — снова пробормотала она. Дикари, мясники, безжалостные фанатики. Хуже вонарцев, если такое возможно. Авескийцы — но не люди.

Хуже… да, это правда, хуже вонарцев. Джатонди была права.

Убийцы, безумцы, демоны — и гочалла Кандерула должна им покориться?

Не колеблясь. Нет ничего — поняла за эти потерянные дни Ксандунисса — чего бы она не отдала, нет унижения, на которое она не пошла бы, чтобы спасти жизнь дочери.

Только дочь не захотела бы этого.

Она видела перед собой лицо Джатонди, слышала ее голос:

Я готова броситься в пылающий костер, и бросилась бы с радостью, если бы думала, что мои муки и смерть послужат Кандерулу.

Она сказала это, и не лгала. Джатонди презирает Сынов, она скорее умрет, чем увидит, как они правят страной, скорее умрет в муках, чем станет служить им.

Она отвергнет жизнь, купленную такой ценой. Да и что это будет за жизнь — замурованной навеки в Крепости Богов, беспомощной униженной пленницы. И так десятилетиями? Она не захотела бы такой жизни. Чего бы она хотела?

Будь она здесь, она бы на коленях умоляла мать отказать ВайПрадхам. Ксандунисса раз десять бралась за перо, даже написала одну или две фразы — но не могла заставить себя подписать смертный приговор дочери. И так же невозможно оказалось принять требования Сынов. И вот дни проходили, а она бездействовала.

При иных обстоятельствах она прибегла бы к помощи Вонара. Да, размышляла гочалла, она готова обратиться к врагам, и ни достоинство, ни самоуважение не помешали бы ей смиренно молить о спасении гочанны. Она бы целовала ноги во Трунира, или пол под его ногами, если нужно.

Какая насмешка — теперь, когда она готова на любые унижения, они бесполезны. Вонарская резиденция и все ее обитатели несомненно обречены. Если вонарские войска и явятся наконец, чтобы отомстить за убийство соотечественников, они найдут всю ЗуЛайсу, а быть может, и весь Кандерул, восставшими против них с оружием в руках.

Нет, вонарцы уже не помогут Джатонди. Но есть Другие. Они помогут, если пожелают. Другие, чья сила неизмеримо превосходит силу человека, будь то вонарец или авескиец. Со времени правления Ширардира Великолепного царствующий дом Кандерула пользуется благосклонностью меньших богов. Потомки Ширардира, во имя давней дружбы, раз в поколение могут воззвать к своим божественным союзникам. К этому праву не прибегали всуе, потому что дух Ирруле, мягко говоря, непредсказуем, и пустые или легкомысленные обращения могли нарушить связь навсегда. Воистину, за все эти века потомки Ширардира ни разу не злоупотребили почетным правом. Напротив, из уважения или из осторожности, если не из страха, они избегали божественного вмешательства в свои дела.

Избегали так усердно, что все воспоминания о встречах с обитателями Ирруле затерялись в веках. Это и тревожило Ксандуниссу. Сама она, уже несколько десятилетий владея полученными от предков знаниями, ни разу не прибегла к ним. Так же поступал ее отец и дед. В сущности, во дворце УудПрай не сохранилось ни одного свидетельства общения с богами, с того дня, когда Ширардир закрыл врата за удаляющимися гостями из Сияния.

Никто никогда не осмеливался воззвать к Ним. Быть может, Их дружба к правителям давно угасла. Быть может, Им покажутся утомительными жалкие притязания смертных. Быть может, дерзость человеческого существа даже вызовет Их гнев. Но хуже, много страшнее была мысль, что на зов не ответят.

Ведь может статься, царственный оклик, долженствующий вознестись к пределам Ирруле, уйдет… в ничто. В пустое, молчащее, беспредельное пространство. Вот чего в глубине души всегда боялась гочалла.

Если там — ничто и никого, если богов нет, или они Далеки, недосягаемы, и им все равно, что их не существует — она не хотела этого знать. Если ее вера основана на заблуждении… если нет в жизни высшей цели… если жизнь пуста — она не хотела об этом знать. Пока не знаешь, можно надеяться. Должно быть, и предки ее чувствовали то же самое, раз ни один не испытал своей силы. Даже под угрозой вторжения Вонара; даже когда истощалось достояние рода; даже когда несравненный УудПрай грозил обратиться в руины.