Юлия Фирсанова - Рыжее братство. Возвращение, или Свободу попугаям!

— И что в этом плохого? — задумчиво уточнил Гиз, практично озаботившись побочными эффектами "ошейника".

— Он как-то меня жить заставляет за счет силы других, — на по-прежнему неподвижном лице жили только глаза полные неизъяснимой муки и стыда. — Когда я лежу на плите, себя помню, а стоит встать и все как в тумане, то ли сон, то ли явь и телу больше не хозяин. Очнусь сызнова, на руках кровь, во рту тоже… Ведь прежде только лечил. Что творю, кого жизни лишаю?…Будто в бреду и жажда и голод, звериные, нерассуждающие. Как нахлынут, ничего сделать не в силах, из пещеры выволакивает и пока не вернусь, себя не знаю. Молиться о смерти пробовал, без толку. Жить не живу, тело как бревно едва ворочается и холодно, постоянно холодно. Убейте!

— Как? В первый раз тебе, говорят, голову проломили и на всем теле места живого не оставили, а ты все ж из могилы вылез и до этого храма доволокся, — хмыкнул Гиз. Арбалет снова исчез из его рук, я так и не успела заметить, когда и куда. — Если только сжечь?

— Что если он регенерирует быстрее, чем сгорать будет? — нахмурилась я.

— А если таким огнем, как лошадь жгла, — подсказал киллер.

— Магическим огнем магическое создание палить — еще неизвестно, чем обернется, — поежилась я, красочно представив как керосином можно пожар заливать, и предложила более разумный выход: — Надо с него "ошейник" снять.

— Так ведь он не снимается, — робко напомнил Ромел, взирая на Грипела со смесью сочувствия и опаски.

— Лакс, попробуешь? — понадеялась я на ловкие пальчики вора.

— Умоляю…, - тихо шепнул травник.

Рыжик с готовностью кивнул, заинтригованный Фаль, сидевший у меня на плече тише мышки, перепорхнул на макушку Лакса. Тот подошел поближе к Грипету, прикусив губу, решительно протянул руки. Чуткие подушечки пальцев заскользили по гладкой полосе неизвестного металла. Все затаили дыхание. Рыжик хмурился все сильнее, наконец, с самолюбивым разочарованием признал:

— Замок есть, чувствую сцепку, но как он открывается, понять не могу. Скорее всего, очередность нажатий, которую если не знаешь, можно год подбирать. Будь обычная железка, проще сломать, но как с этакой прочной дрянью справиться — не знаю. Если только разрезать? — вор намекал на мой кинжал Серое Пламя, способный покромсать камень как бумагу.

— Если есть замок, значит можно сотворить ключ, не обязательно использовать тот, какой изначально для него предназначен, — почесала я нос и, оттерев Лакса в сторонку, призвала руну Эвайз — руну ключа. Вообразила ее ярко пытающую раскаленной белизной, наложила на металл ошейника. Тот бесшумно распался на две половинки, звякнувшие о камень. В напряженной тишине тихий звук прозвучал неожиданного громко, почти заглушив тихое "Спасибо!", сорвавшееся с губ Грипета. Мужчина дернулся в последний раз и затих. Теперь уже, надеюсь, навсегда.

— Вот и все, — вздохнула я.

— А с этим что делать? — Ромел ткнул пальцем с "ошейник", однако, коснуться не решился. Небось, боялся, вдруг металлическая полоска, стоит до нее дотронуться, возьмет и змеей кинется на свеженькую жертву.

— Оставлю пока у себя, — практично решила я, скатала гибкий "ошейник" улиткой, как сантиметр, и спрятала в карман.

Что делать с этой фиговиной я, честно сказать, пока не знала. Использовать ее для обретения личного бессмертия не тянуло, дарить врагам и тем более друзьям тоже, разрезать на кусочки кинжалом Серого Пламени, способным нашинковать все, что угодно — жалко, а закапывать и топить опасно, рано или поздно такие вещицы все равно вылезают на свет и совсем не ко времени. Толкиена читали, знаем!

Пока я забирала опасную штуковину, а остальные благоговейно или настороженно наблюдали за процессом, Фаль абсолютно успокоившись после настоящей кончины травника, метался по круглой зале у самой стены. Мозаику что ли изучал? А потом завис аккурат в районе соединения хвоста и головы мозаичной змеи и заявил:

— Там дверь!

— Вот радость то, — пробормотала я под нос.

Ликования вовсе не ощущалось, даже в жадном до новых впечатлений и чужих секретов Лаксе. Если в простом предбаннике этого странного места такие опасные вещи бесхозными валяются, то за запертыми дверями штуки "повеселее" обнаружиться могут. Но с другой стороны сейчас со мной Гиз и Лакс, спину прикроют, сама я магией вооружена. А если после сюда какие-нибудь деревенские болваны забредут случайно или из любопытства, неизвестно что стрястись может. Нет уж, надо самим все проверять. Не выдавая присутствия сильфа, я кивнула Лаксу на место предполагаемой двери, шепнув одними губами: "Погляди". И заключила сама с собой пари: если вор ни найти, ни обнаружить двери не сможет, значит, мы спокойно может отправляться восвояси, другие тем паче ни черта не раскопают.

Но кто-то там наверху, если Гарнаг, точно при следующей встрече в зубы дам, решил ниспослать нам удачу. Вор только коснулся руками стены, пробежал пальцами по мозаике, как что-то где-то внутри хрустнуло, скрежетнуло (смазки пожалели?) и часть стены плавно ушла вниз, открывая проход в очередную порцию темноты.

Глаза Ромела и так вполне крупные для мужчины стали в пол лица, а челюсть отвисла, будто парень решил разом заглотнуть двойной гамбургер из "Макдональдса", он выдохнул изумленно:

— Ух ты! Как же это!?…

Со стороны, и в самом деле получилось эффектно: по кивку магевы небрежно прошлись, пальцами пару раз ткнули, и дверь готова.

— Уметь надо, — усмехнулся Лакс, но на лице улыбались только губы, рыжий был насторожен и готов к любой пакости.

Я послала шарик света вперед, в темноту. Он крадучись влетел в проем, мы невольно напряглись, ожидая каких-нибудь ответных действий от таящегося впереди. Однако, как ни пытались, услышали лишь собственное дыхание, нарушающее тишину. Свет выхватил из мрака такие же блоки неопределенно серого камня, как в предыдущем зале и вновь мозаику в виде змеюк. На сей раз гады ползучие были представлены во всевозможных позах, формах и размерах: они стелились по гладкому, наверняка отшлифованному полу, стенам, потолку. Шарик подлетал то к золотой, то к зеленой, то к черной разновидности змей, в изобилии уснащавшей поверхность овальной залы.

Она тоже была практически пуста, если (мы и заметили-то его далеко не сразу) не принимать во внимание застывшую посреди залы фигуру в черной не то рясе, не то хламиде. Издалека я даже не смогла разобрать, что вижу: то ли статую в привычной больше для буддизма позе лотоса, то ли останки замуровавшего себя заживо в силу религиозного рвения человека. Как бы то ни было, "останки" вели себя тихо, и мы осторожно, по стеночке просочились в залу.