Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ландлорд

— Да, — согласился я. — Хотя, чтобы не попадать в плен к чувствам, не надо давать им волю.

Теперь она не сводила с меня взгляда.

— Очень верно... сэр, — сказала медленно, пробуя слова на вкус. — Я вижу, что вы понимаете мою ситуацию.

Я вежливо поклонился.

— Я всегда восхищаюсь людьми, которые искренне полагают, что вся вселенная вертится вокруг них, в то время как ясно же, что вертится только вокруг меня!

К нам торопливо приближались, снимая шляпы, граф Росчертский и барон Варанг. Я еще раз поклонился и, разведя руками в жесте величайшего сожаления, удалился.

Возможно, сказанул слишком резко, но в то же время старался дать понять, что пусть не возлагает на себя такое уж невыносимое бремя борьбы со своими чувствами и не думает, что смертельно обижает меня отказом. У меня те же проблемы, и я вовсе не хочу увязнуть в чувствах, когда я, аки Наполеон, должен избегать этих рифов.

За столом все только и говорили, что о Соляной Волне, потому все вздрогнули и подпрыгнули, когда в окна яростно блеснуло слепящим огнем, за стеной раздался сухой треск, словно переломили дерево толщиной с башню. Сразу же за окнами потемнело, а в зале светильники стали гореть ярче, гроза, которую давно обещали колдуны, наконец-то разразилась.

В зале с облегчением захохотали: и кабанов добыли, и Соляной Волны избегли, даже успели в замок вернуться как раз перед грозой. Ну, а кого Волна захватила с собой... что ж, им повезло — не умрут в постели. Живым же — веселиться, жизнь хороша, а добытые в лесу кабаны во стократ вкуснее тех, что выращены в крестьянских дворах.

Я пообедал сыром и хлебом, с трудом удержался, чтобы не сотворить чашку горячего кофе, поймал на себе взгляд леди Беатрисы, но, когда повернул голову, она с любезной улыбкой выслушивает комплименты графа Росчертского.

Меня к ней тянет, мелькнуло в голове. Да не просто тянет, начинаю сходить с ума от жажды схватить ее и мять, жадно и жарко исцеловывая всю. Черт, этого же нельзя, тогда прощай моя мечта о Юге... Ее с собой не потащишь, она от кончиков ушей до пят — хозяйка земель на юге Армландии. Но и просто заниматься с нею любовью тоже нельзя, она из тех, у кого все всерьез...

Вышел во двор, прохладный воздух чуть освежил раскаленное лицо. День проходит удивительно быстро и бестолково, но взглянул на глубокое синее небо, там золотые облачка растрепало ветром, как ее золотые волосы, в ушах шелестнул ветерок, и тут же почудился ее голос, но не драчливый, а хриплый и страстный...

— Отыди, сатана, — сказал я с мукой. — Или вообще изыди, гад.

Мимо с ворохом рубашек торопилась молоденькая девушка, испуганно взглянула на меня.

— Господин, я могу чем-то помочь? Я махнул рукой.

— Беги...

Она заспешила к двери прачечной, там в подвале есть даже котел с горячей водой для срочных стирок. Я посмотрел на ее вздернутый зад и мощно двигающиеся из стороны в стороны ягодицы на не по-крестьянски длинных ногах. Горячие волны накатываются с такой силой, что едва не схватился за распухающее причинное место.

— Да что я за кретин...

В мозгу с бешеной скоростью прокрутились жопы, сиськи, полные губы, задранные на плечи ноги, я, как сомнамбула, спустился по влажным каменным ступенькам. В прачечной жарко и влажно, девушка оглянулась, ладно сбитая, загорелая, из-за чего особенно ярко блестят, как вспышки молний на темном небе, белки глаз и белые ровные зубы. Брови густые, что придает особое очарование — осточертели эти выщипанные в ниточку, — румянец во всю щеку, полные темно-вишневые губы с мелкими капельками пота над верхней губой.

Пытаясь остановиться, я перевел взгляд на круглые плечи, развитые нелегкой физической работой, они красивыми полушариями блестят во влажном воздухе. Узкие ленты сарафана, здесь он называется как-то иначе, потемнели от влаги и сузились до неприметных веревочек. Мокрая ткань облепила ее полную грудь, сильные руки все еще выкручивают замедленными движениями мокрую сорочку.

Она взглянула на меня в удивлении, полные губы сочного рта в испуге округлились.

— Ваша милость... ваша рубашка еще не высохла!

— Гм, — проговорил я охрипшим голосом. — Придется ходить голым.

Она несмело улыбнулась, принимая шутку, повернулась, надо работать, и, нагнувшись до самого пола, начала расстилать рубашку на прутьях рядом с другим бельем. Короткое платье приподнялось, дразняще обнажая здоровые белые ноги, безукоризненная форма, чистая нежная кожа... тут же в мозгу застучала мысль, что, если подойти и задрать платье еще выше, трусов не обнаружу, до них еще почти сто лет...

Я подошел деревянными шагами, так же деревянно поднял подол платья и закинул ей почти на голову. Да, я прав. И насчет трусов, и насчет того, что такой роскошной, сладкой и податливой задницы не встречал еще в жизни.

Леди Беатриса строго разговаривает с управляющим, я вижу их во дворе в окно своей башни и стискиваю кулаки, чтобы пальцы не тянулись к ней прямо отсюда.

У меня сверхскорострельный лук, вернее, я стреляю быстрее любого лучника, обращаюсь с мечом, как никто другой, на меня не действует здешняя магия, я применяю приемы исчезника, вижу в темноте и слышу дальше простого человека, да вообще я знаю и умею больше, однако я беспомощен в борьбе со своим сердцем и здесь проигрываю даже там, где кажется, что вот уже победил, настоял на своем и даже звезды отныне двигаются по моей воле.

Двигаясь, как сомнамбула, я сошел вниз и побрел в ту сторону, где последний раз видел леди Беатрису. Как бы я ни пытался забыть ту ночь, когда держал ее, такую горячую, в объятиях, это перед глазами. Жгучее воспоминание швыряет, как щепку на морских волнах во время урагана, уже руководит мною, моими мыслями, желаниями, поступками...

Мимо с горой тарелок прошмыгнула было служанка, лицо показалось знакомым. Я придержал за локоть, стараясь вспомнить, где же видел, перед глазами встала облепленная мокрой рубашкой округлая грудь со вздутым, словно желудь, соском.

— Постой, это ты меня скребла, как коня, в первый день, когда я прибыл в замок?

Она скромно опустила глазки, но губы смеются, на щеках появились великолепные ямочки.

— Да, господин.

— Когда закончишь, приди постелить мне ложе, хорошо?

Она вскинула глаза, чистые и лучистые, хорошенькая крестьянская девушка, нос в веснушках, прошептала с восторгом:

— Хорошо, господин.

Когда я поздно вечером вернулся в свою комнату, ложе мое выглядело убранным по-королевски, а девчушка смирно сидит у окна на дубовой лавке, кисти рук зажала между коленями. Вскочила, едва я вошел, лицо испуганно-ждущее.

Я прошел на середину, сбрасывая на ходу камзол.

— Тебя как зовут?

— Элизабель, господин... Позвольте, я вам помогу!