Бай Айран - Всадники Ветра
Неожиданно чьи-то сильные руки прогнали тень, крепко обхватив меня. Я в надежде прижалась к спасительному теплу и телу, жадно вдыхая человеческий запах, но неожиданно осеклась — обоняние подсказывало, что это не Силенс. Но он так крепко обнимал не только тело, но и душу, так что я, испуганная, разрыдалась на чьей-то незнакомой груди, безостановочно цепляясь пальцами за его руки, обнаженную кожу, даже за горячее тепло и терпковатый запах лета. Где-то далеко за пределами моего сознания недовольно замяукал кот, но его просто снедало тоже беспокойство, что и моего спасителя, которое волнами разбивалась о стены дома. Но я боялась открыть глаза и увидеть темноту, она проложила бы дорожку кошмару, и тогда ничьи руки не спасут меня. Сквозь пелену страха стал пробиваться успокаивающий мягкий голос менестреля, еще больше расслабляя мою напряженность. Я лишь благодарно сопела распухшим и, наверняка, покрасневшим носом, прижимаясь к бьющемуся сердцу этого человека. Вдруг я стала совсем маленькой и глупой, все происходившее когда-то давно превратилось в смазанную картинку, даже воспоминания убегали испуганными мышами. Теперь мой страх преобразился в слепое доверие человеческому теплу и сильным рукам. Пока мое сознание отчаянно отыскивало какие-то слова благодарности, а память старательно пыталась нашарить сведения об этом запахе лета, который трепетно трогал мои ноздри, я все больше отдавалась силе человека, крепко и уверенного прижимавшего меня к себе. Наверное, никто кроме Силенса не внушал мне такого же доверия и чувства безопасности, которые возникли, пока моя щека прижималась к гладкой кожи напряженной от волнения груди, а пальцы шарили по тугим мышцам живота. Я старалась найти хоть какой-то островок сознательности.
Пушистый бок Езкура, который прижался к моей обнаженной ноге, наконец, отрезвил спутанные мысли, и я испуганно отпрянула от спасительной мужской груди, но Роуп лишь крепче сжал меня, опасаясь, что кошмар опять посетил мой тревожный и беспокойный сон. Вырываться не было сил, тем более его тепло дарило такое успокоение, но я отдернула себя, пользоваться добротой парнишки просто некрасиво, ведь он наверняка и сам хочет спать. Моя вторая попытка практически увенчалась успехом, мне удалось оторвать лицо от гладкой кожи и вместе с этим открыть глаза, чтобы тут же увидеть перед собой тугие напрягшиеся мышцы. Теперь я в еще большом страхе в смеси с благоговением отпрянула от Роупа, чувствуя, как его запах впитался в мои волосы, а тело с сожалением реагирует на разрыв этого спасительного контакта. Пылающие тревогой синие глаза почти в совершенной темноте — лишь тлеющие угли очага бросали на нас отсветы — казались черными и бездонными, вызвав во мне очередной приступ дрожи. Словно я смогла отыскать в своем сознании образ тени, и этот взгляд так сильно совпадал с теми глазами, что наблюдали за мучениями со стороны, но я поспешила отбросить отвратительные мысли в темный пыльный угол.
С трудом восстановив сбившееся дыхание, ощупывала пальцами распухший и горячий шрам, с мрачным удовлетворением убеждаясь, что это был не просто кошмар. Пусть и не так давно, но рана зажила, ее хорошо зашили, без чьего-то вмешательства она просто не могла начать беспокоить меня на пустом месте. Но в данном случае это не пустяк. Покалывание в шраме не было придуманным моей фантазией, а горячая, точками расходящаяся от него кровь лишь подтверждала сомнения, которые немедля возникли в почти окрепшем сознании.
Оказывается, теплые пальцы Роупа до сих пор лежали на моем похолодевшем от страха запястье, я удивленно направила вниз свой взор, смотря на них, как на нечто непонятное и неправильное. Но парень лишь крепче сжал мою руку, придавая уверенность присутствию в реальном мире, которое все норовило ускользнуть из моего понимания, хотя Нилли и Алди отчаянно боролись пробиться сквозь толстые стены защиты. Но я успокоила их только легким поглаживанием, не в силах объяснить волкам произошедшее прямо сейчас, да и прерывистое дыхание Роупа не позволило бы сосредоточиться на магии, наверно, поэтому он и не разрывал физический контакт.
— Я в порядке, — прохрипела я, вздрогнув от звука собственного голоса. Слова были чужими, даже интонации вышли корявыми, но моя очередная попытка вырывать свою руку из сильных пальцев Роупа удалась.
Страх в его глазах не исчез, но уступил место удовлетворенности, которая смягчила заострившиеся от тревоги черты, всклоченные золотые волосы слиплись от пота, а грудь покрывали маленькие соленые капли. Я удивленно моргала, не понимая причины такого внешнего вида парня, ведь он выглядел, будто только что махал топором несколько часов. Да и плечи вдруг резко поникли, на щеках играл румянец усталости, а напряженные каменные мышцы лишь подтверждали мои подозрения.
— Что с тобой? — недоверчиво хмуря брови, спросила, нет, даже потребовала ответа я, легонько касаясь пальцами обнаженной кожи. Роуп вздрогнул под моим прикосновением.
— Нет, что с тобой, — возразил парень, но получил на свои слова только недоуменный взгляд и невнятное мычание. — Он тебя так беспокоит? — почти с ужасом выговорил он, скосив взгляд на шрам, который не был скрыт под слоями одежды. Ночная рубашка не предназначалась для того, чтобы прятать мой недостаток.
— Это был кошмар, — Роуп удивленно икнул, вызвав улыбку. — Или даже больше. Шрам опять распух и болит, — не выдержав, пожаловалась я, потирая пальцами покрасневший рубец.
— Но как?
— Мне приснилась та самая ночь, когда меня ранили, — стараясь не сорваться, начала я. Комок слез и бессилия подступал к горлу. — Как будто я вновь пережила это. И вот шрам заболел…
— Не придумывай, — одернул Роуп, по-хозяйски ощупывая красный рубец. Лицо его перекосились, когда подушечки пальцев ощутили жар и пульсацию росчерка на груди. — Ты не врешь, — заключил он, в ответ я нервно фыркнула. Словно у меня были причины лгать. — Значит, твой лекарь просто плохо обработал нитки или рану…
— Нет! — горячо возразила я, всеми силами души бросаясь на защиту Ленса, Роуп даже рот закрыл от неожиданности. — Ведь шрам не беспокоил меня долгое время, если бы лекарь ошибся, то проблема проявилась бы давно, — поспешила я исправить свой слишком пылкий протест. Мне почему-то не хотелось говорить Роупу о муже.
— Ну, допустим, — уступил Роуп. — Тогда как ты объяснишь это?
— Не знаю, — честно призналась я. — Но ты так и не ответил. Что с тобой, Роуп?
— А ты не поняла? — он слегка отшатнулся от меня. — Вытащить тебя из кошмара оказалось очень тяжело. Будто ты не желала избавляться от дурного сна, я приложил все свои силы, Эв.
— Меня держали! — догадалась я, поражаясь собственной глупости.
— То есть, по-твоему, кто-то с помощью магии мучает тебя? Но, тапки Дарка, зачем? Ты что, принцесса благородной крови?
Я сомкнула зубы так резко, что болезненный стук пронзил мою челюсть, отдаваясь в виски. Мне не хотелось открывать эту тайну даже Роупу, раз уж в деревне Динео ничего не знали о Королевстве Дейстроу, так как лишь Морп покидал селение, то не возникало никакого желания посвящать их в превратности придворной жизни. Я сокрушенно призналась себе, что просто не смогу общаться с парнем, если он будет видеть во мне принцессу Эверин Страстную, а не просто Эв.
— Ну вот и я о том же! — неправильно истолковав мое молчание, воскликнул Роуп слишком громко, Езкур недовольно поднял голову и смерил своего хозяина презрительно-кошачьим желтым взглядом. Недовольно пошевелив хвостом, кот опять устроился у моей ноги и сладко замурлыкал, стало невообразимо хорошо. — Так что это просто глупые фантазии. Твой лекарь не отнесся к работе добросовестно.
— Он не мог, — упрямо возразила я. Тогда принц дорожил мной, как единственным сокровищем, тогда Силенс влюбился в меня, тогда только его поддержка и забота помогли мне встать на ноги. Он просто не мог безалаберно зашить мою рану. Он лучше бы отрубил себе руку, чем заставил бы меня страдать впоследствии. Но объяснять все это Роупу просто не было смысла, поэтому я грустно-молчаливо смотрела в его молодое лицо, пока он бормотал о безрукости лекаря, хотя все во мне кричало и требовало возразить ему. Мне проще всего было отдаться спокойствию, которое внушал мурлычущий Езкур, чем пытаться приводить какие-либо факты. Сейчас я наконец поняла, что имел ввиду Роуп, когда говорил, почему Морп выбрал его дом для моего проживания. Видимо, коты обладали странной чувствительностью, и черный добряк оказывал мне самую неоценимую помощь. Он приводил в чувство душу.
— Что ты его так защищаешь? — потребовал ответа Роуп, вместо того, чтобы бросаться риторическими фразами.
— Он хороший человек…
— Но плохой лекарь!
Я не стала возражать, устало покосившись на Езкура, который вновь недовольно глядел на хозяина. Роуп поймал кошачий взор и замолчал.
