Максим Далин - Корона, Огонь и Медные Крылья

Вдруг мое ухо различило среди пальбы, дикого лошадиного ржания, призывов, воплей, лязга оружия и шума дождя странный свистящий звук, доносящийся с неба. Я поднял голову: стая ужасных созданий, напоминающих собою неких драконов или виверн, падала на нас с высоты.

Сгоряча я решил, что мы окончательно пропали. Ближайшее из существ, растопыря когти, подобные как бы кривым клинкам, взмахнуло широчайшими крыльями, разбрызгивая дождевую воду — и я увидел, что оно явилось словно бы ожившей статуей из текучей меди. Свет Ока Господня заставил эту медную броню кратко просиять, как начищенная медь сияет в солнечном луче — но на само чудовище не оказал ни малейшего действия. Мое собственное оружие, дарованное Господом в бесконечном милосердии его, оказалось совсем бессильным. Я почти пал духом — но тут же обнаружил собственную ошибку.

Солдат, прикрывавший Антонию спину, вскинул пистолет и выстрелил вверх. Пуля прошила перепонку медного крыла, а дракон издал вопль или рев боли, обозначив себя как живое существо. В тот же миг я увидел, как другой дракон хлестнул длинным хвостом атакующего мертвеца, вырвав из плеча оного руку, держащую меч, а когтями сорвал череп с плеч второго. Громовый клинок трупа скользнул по когтистой лапе, не причинив дракону вреда — а чудовище, разворачиваясь, расшвыряло кинувшиеся к нему трупы мощными ударами лап и крыльев, по-видимому, острых, словно заточенные лезвия.

Прочие же крылатые бойцы рвали трупы в грязные клочья; один из драконов вдруг воссиял собственным, неотраженным светом, почти таким же ярким, как свет Взора Божьего в моей ладони. Я понял все сразу и, ударив по руке солдата, поднимающего пистолет, закричал:

— Не стреляйте по драконам! Кто бы они ни были — сейчас они наши союзники!

— Не стреляйте вверх! — гаркнул Антоний, перекрывая шум битвы и мой голос.

Почуявши неожиданную поддержку, солдаты принца воодушевились; некоторые заметили, что свет, исходящий от дракона, так же отнимает силу трупов, как сияние Ока в моей руке — и присоединились к светящемуся зверю, укладывая на землю кидающихся прочь от него мертвецов. Битва, продлившаяся, как мне показалось, чрезвычайно долго, закончилась удивительно быстро: мокрая трава вокруг покрылась растерзанными клочьями гнилого мяса, кусками старого железа и обломками костей, а серый дух, исходивший от трупов, просочился в землю длинными туманными струями. Мертвые руки, ноги и обезглавленные тела бросили дергаться все вдруг, подобно как вдруг гаснет свеча.

Никто из уцелевших солдат жестоко поредевшей армии Антония не протянул руки к оружию, глядя, как драконы опускаются на мокрую траву и изменяют свое звериное обличье.

Когда они опустились на землю, я огладил рыженькую и спешился. Пламя и ад, на душе у меня было ужасно, просто ужасно.

Меня не ранили, я только вымотался так, что руки мелко дрожали — но кое-что другое казалось мне гораздо хуже, чем усталость. Ну да, я, конечно, все время ждал, что на нас нападут. В степи, даже в дождь, все видно очень далеко; я увидел бы любых нормальных солдат за десять миль — но это нормальных, а тут…

Здесь нападали не справа или слева, а снизу или сверху. Кто из полководцев может ожидать, что под его отрядом окажутся ошалелые мертвецы, которые полезут из земли и ввяжутся в схватку?

И никого из мертвых мы не убили. Как вообще можно убить мертвого? Мы просто уложили некоторых обратно в землю — причем, я думаю, не столько оружием, сколько молитвами Доминика.

Но самое мерзкое — эти драконы. То есть, в них самих-то ничего особенно мерзкого не было, они только точно знали, как загнать эту нежить в могилы — но меня бросило в жар и пот, когда я подумал…

С кем же я дрался в этом, будь он неладен, городишке? С мужиками? С купчишками? С лакеями, которые похватали все острое, попавшееся под руку, чтобы драться за своих господ?

Не с солдатами. Потому что — вот они, солдаты.

И никакого оружия у них не было; когда они… как бы сказать-то? Ну, скажем, перекинулись в людей и эта медная броня впиталась обратно в их тела — даже ножей при них не было, кажется, только шипы на драконьих хвостах. Но они были настоящие бойцы, прах побери. Они расшвыряли трупы по сторонам за какие-то минуты… а я замешкался, думая, как они дрались бы с моими волкодавами.

Вот эти, от которых отскакивают клинки, а пули… вроде бы, ранят, но…

После драки с мертвецами у меня почти не осталось солдат. Я смотрел вокруг — а они лежали на траве под дождем, их было страшно много, может, две трети моих людей, а может, и больше. А уцелевшие как-то сгрудились вокруг меня, не как свита или гвардия, которая собирается меня защищать, а как стадо вокруг пастуха. А может — не вокруг меня, а вокруг Доминика, я не понял. Но драконов интересовал Доминик, а не я.

Когда они напали с воздуха и рвали трупы когтями, все казались одинаковыми, но теперь я видел, что все они разные. С Домиником говорил широкий, здоровенный парень с выбритым черепом, плосколицый урод. Такие обычно глупы — но у этого, по-моему, было всего в достатке: и ума, и хитрости. И он ухмылялся Доминику и что-то ему "бла-бла-бла" на здешнем варварском языке.

Меня рассматривал другой. Высокий, тощий, жесткий. Мокрый насквозь; клок волос прилип ко лбу — волосы наполовину седые. Небритая, горбоносая, черномазая физиономия — а взгляд пронзительный и совершенно нестерпимый. Рассматривал меня, как какую-то вредную букашку — я так устал, что не мог разозлиться в ответ. Только окликнул Доминика:

— Доминик, скажи этому, что я — принц северян!

Доминик прервал свою болтовню с язычником, зыркнул на меня, по своему обыкновению, неодобрительно, и выдал:

— Этот — знает. Он — принц Асурии, Антоний.

Мы заговорили — и вокруг вдруг стало совсем тихо, только дождь шуршал. Асурийский принц смотрел на меня, молчал — а мне вдруг захотелось сквозь землю провалиться, будто я — мальчишка, который попался на гаденькой шалости. Я не знал, куда деть руки — впервые со мной стряслось такое.

Точно, попался.

А мои уцелевшие волкодавы ждали, что я еще скажу, и я заставил себя изречь — как можно четче и с чувством собственного достоинства:

— Доминик, скажи ему, я благодарен за помощь.

Доминик сказал что-то — я видел, что его тоже потряхивает. Принц на него быстро взглянул, усмехнулся, но ничего не ответил — ответил плоскомордый, бритый. С ухмылочкой, врастяжечку, как на гулянии в королевском парке. Доминик ему еще что-то быстро и нервно, порывисто так — а он снова с ухмылочкой и не торопясь. Но что именно говорит — совершенно не понять.

Принц в разговоре не участвовал. Он все рассматривал меня, этакую мерзкую невидаль — будто ему было жутко интересно. И этот его неотвязный взгляд меня смущал и бесил.