Ольга Зима - О чем поет вереск (СИ)
Грифона все устраивало и так. Он сгреб мелкого ши когтями, уложил под крыло, придавил голову клювом и без слов настоял, что до утра никто никуда не пойдет.
Потревожили Лорканна сразу две вещи. Рассвет и поглаживание по голове. Грифонье тело уменьшилось в размерах, а он снова стал ши. Его трясли, щупали за голову и перекатывали с боку на бок, осматривали, выдыхали над ухом что-то о друидах — и только от этого небывало спокойно дремавший грифон проснулся. Разум, снова отчасти обретший позабытые границы, радовал, а сидящий возле Мидир смотрел волком — и радовал тоже.
Они пошли вперед. Становилось все жарче, а огненная точка приближалась. Из источника водной силы, взмывая в непонятно какие небеса, бил огонь. А рядом с ним стоял Айджиан. И не уступал в безумии Балору, своему отцу. И в руках у него были два огненных хлыста, которыми он норовил достать благого и неблагого короля, даже не думая узнать их.
Рог у него был обломан, как в давние времена, один глаз то ли вырван, то ли выцарапан. Второй горел ядовитой зеленью. И владыка был зол, очень зол. Долго находиться на воздухе глубоководный фомор не любил никогда, но смерчи выпили его царство, а колодец вывернулся как норовистый конь.
Лорканн напирал, кружил, отворачивался от ударов и приближался, Айджиан отступал. Хлысты сталкивались с воздушными лезвиями, столь страстно ненавидимый фомором открытый воздух раскалялся, иссушая кожу, заставляя трескаться рога…
Впрочем, Мидиру и Лорканну тоже приходилось несладко.
Айджиан медленно и верно зверел, Лорканн настойчиво выводил его из себя, а Мидир подбирался к Айджиану. Магические ловушки раскрывались под ногами фомора — Мидир помогал Лорканну чем было возможно.
И только он порадовался, что волчара близко, как огненный канат закрутился вокруг руки. Черная тень за спиной фомора стала отчетливым Мидиром, Айджиан начал оборачиваться, а Лорканн рванулся ближе, подставляясь под второй огненный канат. Он завернулся по плечам, спустился по телу — оплетая, расплавляя кожу, разрывая мясо, выкручивая кости…
Волк вспрыгнул на плечи и выдернул из глаза Айджиана зеленый камень.
Тень Мидира удалялась в сторону огненного столба магии, и мир для Лорканна на этом закончился.
***
— Ты все еще хочешь этого будущего? — ощерился Лорканн.
И Мидир не отшатнулся, когда ладони грифона прилегли к шее плотнее, глаза неблагого засверкали яростью, а через установившуюся связь двух миров в Мидира начала вливаться сила. Неблагая, с привкусом ветра, скрипом песка на зубах, хрустом воды в ушах, песней Глубинного ужаса Хрустального моря.
— Тем более умирать от щупалец этих дымных убожеств! Как же твоя дикая, безумная гордость?! Вспомни хоть то, что ты принадлежишь к тесному кругу старых богов! Давай, волчара, припомни, что такое ярость! Воскреси в памяти подвинутый кряж! Не трусь!
Мидир обозлился: вот уж трусом он никогда не был. Он сказал бы Лорканну это вслух, если бы внезапно не увидел тот подвинутый кряж грифоньими глазами. Промелькнуло безумное живое море, столица, еще более безумные пески, лица бунтовщиков разных лет и одной бунтовщицы, что стала грифоньей женой. Лорканн прятал что-то очень плохое. Мидир открылся еще сильнее в попытке понять, а Лорканн этого и ждал от него.
Мидира ослепило от боли: непредсказуемый неблагой отдавал ему свою мощь. Личную и королевскую. Грифон опустошал себя, чтобы наполнить его. Мидир шевельнулся и понял, что не может этого сделать.
— Ха, волчара! Думаешь, у тебя есть вариант отказаться? — привычная издевка звучала менее впечатляюще, высокий голос слабел, пусть глаза и горели прежней желтизной. — Я, знаешь ли, тоже эгоистичен, пожить все ещё хочу, хоть и потом, далеко потом, поэтому, сделай милость, спаси мир! Можешь не присылать письма, старый бог с тобой! — и захохотал своеобычно.
Неблагая энергия переполняла все существо Мидира. Настолько свежим он не ощущал себя давно, на кончиках пальцев копилось напряжение, только и ждущее команды сорваться, найти цель и сотворить с ней, что угодно воле заклинателя.
— Мозгов у тебя аж на целую каплю, все остальное — сплошная кость, но, Мидир, ради всех старых богов и нашего старого, милого, уютного безумного благого-не-благого мира, попользуйся моим даром с умом! — хватка грифоньих пальцев понемногу ослабевала. — Окно закрою сам, чтоб ты знал, у нас весна. У вас проклятие, а у нас весна! Но все движется, все меняется. В парке почти можно жить и очень уютно, хотя не люблю, когда вокруг летают змеи, даже если он один… Один — да не один, я очень постараюсь ради нее, я спрятал ее в воду и спрячу себя в камень…
Лорканна пошатывало, он налегал животом на свой стол и медленно, словно в дурном сне, выпрямлялся.
И отдавал, отдавал! Выжимал себя досуха. До последнего шелеста ветра, до последней золотой песчинки, до последней капли магии. Да, сила вернется, но небыстро!
— Давай, спасай мир, волчара! Надеюсь, это у тебя получится не хуже, чем поставить его на край гибели, — неблагого качнуло, сгромыхали упавшие со стола вещи, блеснула синим драконья чешуйка. — И чтобы не смел помирать без меня! Я тебе помру! Может, еще свидимся, благой… Когда Проклятие окончится.
Грифон моргнул дважды, отпустил Мидира, неожиданно шустро убрал руки, не оставляя шанса плеснуть силы обратно. Улыбнулся самым раздражающим образом, повел раскрытой ладонью и пропал.
Окно закрылось.
— Майлгуир, — появившись в дверях, осторожно позвал брат. — Они словно что-то почуяли! Смерчи бьются в ворота без остановки. Мы так долго не протянем. Ми… Брат, ты вновь светишься черным!
Мидир ухмыльнулся. У него впереди было много, много работы. Той, что он умел делать. Той, что у него получалась лучше всего. Которую можно было делать, даже не имея сердца.
Глава 36. Жизнь без Вереска, или Записки советника
Третий день второго месяца весны. Первый год Второй эпохи
Сегодня был очень тяжелый день. Он поворошил тяжкие мысли, которые крутятся и крутятся в голове, не принося успокоения. Лишь теребят раны и рождают бессмысленные вопросы.
Первый из которых: «Почему все случилось как случилось?»
Почему друиды не взяли власть над магией и всем миром в свои руки? Они ведь могли. А хотели уж точно. Дядя не видел, не верил, не слушал меня — опять! — но я чувствовал это. Я слишком много раз ощущал это зло в землях Верхнего и знал точно — все могло стать гораздо хуже.
Так почему мы живы? Единственное объяснение больше похоже на глупость, но я все же выскажу.
Видимо, потому, что любовь может поспорить со всем: с магией, с проклятием, даже со смертью.
Любовь Этайн спасла Мидира, любовь его брата дала силы жить дальше. Как и его долг, долг правителя Благого Двора. Думается мне, иногда смерть — самый легкий выход. А волки — слава старым богам, теперь-то наверняка почившим — не ищут легких путей.
Может, любовь вдохнет новую жизнь и в наш угасающий мир. Когда-нибудь. Пусть не сейчас.
Мне хочется надеяться, и я буду надеяться, как бы ни смотрел на это дядя. Как бы ни хотел он вернуть все, обставить как прежде, не веря в грядущее. Однако королю времени теперь нельзя менять ни секунды. И совсем как у людей, в столице, за громадой Черного замка, теперь слышен перезвон от кузниц и скрип гончарных кругов. Мы можем лишь принять ту участь, что выпала нам. Строить, ломать и снова строить. Совсем как люди.
Как Мидир, который выходит за порог Черного замка каждое утро, расчищая наш мир, и возвращается каждый вечер, окруженный сиянием тающей неблагой магии, стекающей с двуручника Нуаду. Светлые земли дома Волка выдерживали первые месяцы лишь его присутствие. Мэллин встречал нашего короля каждый вечер и провожал каждое утро, но вот уже третий день как уходит вместе с братом, очищая наш мир от скверны. Раз земли приняли двоих, значит, скоро допустят и прочих волков. Может, меня пропустили бы тоже, но дядя опять ссылается на законы, которые я знаю лучше всех. Нельзя, чтобы в одной войне сражались все особы королевской крови. Хоть я сто раз ему говорил, что я лишь советник. Как говорил, что допуская с собой брата, он уже эти законы нарушает!
День восемнадцатый, месяц июнь.
На календаре уже середина благого лета, а черные тучи и не думают расходиться. Затянувшееся ненастье сподвигло назвать Вторую эпоху Тёмной (странно было бы спорить, тёмная так тёмная. Света тут вправду мало, кроме названия наших земель, особенно потому, что Ал… (много вымарано, край оборван)
В Укрывище все живы! Это уже очень и очень много! И смерчи не вышли за границы угодий Дома Волка. Воронка схлопнулась, Благие земли вновь стали Светлыми. Пусть весьма относительно.
День третий, месяц сентябрь.
Продолжу, где начал, может быть, будет похоже на летопись. Кто-то же потом поинтересуется, спросит: «Дядя Джаред, а чт…» (много вымарано) Мечты. О детях пока только мечтать. Сын Мидира и Этайн был последним ребенком на много-много лет вперед и точно последним ребенком Первой эпохи.
