Александр Розов - Дао Кенгуру

– …Басмати рассказывает, – начала переводить Хати, – мусульманин ударил ее палкой по голове за то, что она шла с открытым лицом и шеей мимо какого-то места на улице, где мусульмане молятся. Она прикрыла голову рукой, и ей повредили руку…

– Упс… – повторила Уитни Мнгва, и тут все свидетели (видимо, заведенные экспрессией Басмати Ананды) заговорили одновременно. Хати старалась переводить, что успевала.

– …Вот тот мужчина, беженец с Фиджи на остров Науру, рассказывает, что мусульмане разбили все бутылки в его лавке, и сказали, что шариат запрещает торговать алкоголем.

– …А вот эта женщина говорит, что мусульмане подожгли дом, потому что там кто-то сдавал комнату девушкам, которые водили мужчин за деньги.

– …А та девушка с синяком говорит, что мусульмане ее побили за открытое лицо…

– Стоп, – перебил Глип, – у меня к тебе просьба, Хати. Объясни людям, что мы их всех выслушаем, но по очереди. Нам надо поименно зафиксировать, что с кем случилось.

…

20 сентября. Ночь. Микронезия. Восточные Каролинские острова. Косраэ.

Почти 4 месяца назад резерв-штаб-капитан Джон Саммерс Корвин был (скажем так) «практически проинформирован» что, во-первых, секс-ориентация трех его младших компаньонок – кйоккенмоддингеров не «лесби», а «би», и что, во-вторых, объектом их общего гетеросексуального интереса является именно он, Корвин. При этом связного понимания жизненной философии этих трех девушек у Корвина так и не возникло. Он продолжал относиться к их странным манерам, как к малоизученному биологическому феномену. Если вдуматься, то для каждого из нас манеры окружающих людей в чем-то загадочны и необъяснимы. Такие дела…

…Около полвторого ночи 20 сентября Корвин проснулся и негромко спросил.

– Это кто тут?

– Угадай, – раздался шепот, а потом последовал несильный тычок ладонью в бок. Если уточнять, то это был второй тычок, а проснулся Корвин от первого.

– Эрлкег, – определил он, – кстати, не обязательно тыкать спящих товарищей в ребра. Я замечу, в аспекте магической этнографии, что по верованиям папуасов, резкие методы побудки человека ухудшают репутацию его тени, странствующей в верхнем мире. Это примерно как нарушение этикета за столом, когда кто-либо из гостей вдруг исчезает не попрощавшись. Именно так все это выглядит в верхнем мире, когда тень разбуженного субъекта вынуждена экстренно возвращаться в его организм.

– Если тебе снился хороший сон, то извини, – невозмутимо ответила она, – просто, мне почему-то стало одиноко, а девчонки спали, и я пришла к тебе.

– Ну, это нормально, – сказал Корвин, протянул руку и включил неяркую лампочку на столике около лежбища – а сон, честно говоря, мне снился хреновый.

– Расскажи, – отреагировала кйоккенмоддингер с фиалковыми глазами.

– Короче так, – ответил он, – мы с ребятами из авиаотряда сидим под навесом, играем в преферанс, а снаружи дождь, как из ведра. Тут появляется комэск, и говорит: «У нас сектор-29 еще не зачищен, график никто не отменял». Тогда я вспоминаю, что сектор-29 правда не зачищен. Надо лететь. Мы выползаем под дождь, на летное поле, и начинаем проверять машины, по инструкции. Механотроника, топливо, связь, оружие… Потом полетели. Ничего особенного. Отбомбились, вернулись, думали доиграть, только сели – опять заходит комэск, и говорит: «У нас сектор-14 еще не зачищен». Так я и катался со своим авиаотрядом на плановые зачистки, пока ты не разбудила.

– Не такой плохой сон, – заключила Эрлкег, – бывает гораздо хуже.

– А бывает гораздо лучше, – откликнулся штаб-капитан, – например, про русалок.

– О, кэп! – тут Эрлкег артистично сыграла удивление, и ее глаза при этом стали просто огромными, – Неужели тебе нравятся девушки с рыбьим хвостом вместо ног?

– Сложный вопрос, – ответил он, и провел ладонью по ее бедру, – конечно, рыбий хвост интригует. Нежная блестящая чешуя, и хвостовой плавник, трепещущий в экстазе. А с другой стороны, ноги как-то ближе к идеалам гуманитарной эстетики…

…На этой стадии разговор о русалках оборвался. В такие моменты перехода от флейма к эротической игре, Корвин почему-то всегда успевал поймать какую-нибудь мысль. Вот сейчас он подумал о том, что псевдо-первобытная религия кйоккенмоддингеров, с ее экзотическим отношением к природе, к жизни, и к собственному телу (как к части живой природы) ослепительно-ярко проецируется на секс. Может быть, дело тут в предельной открытости в отношении человеку, которому доверяешь? Корвину стало даже немного страшно: «у меня никогда не получится быть таким», – подумал он. И, как впоследствии выяснилось, эта мимолетная мысль не ускользнула от внимания Эрлкег.

Примерно через час, лежа рядом с ним, и грациозно пристроив свою голову с коротко подстриженной шевелюрой цвета соломы, на его груди, она спросила:

– Ты пугаешься, когда кто-то слишком доверяет тебе?

– Ну… Если это очень близкий человек, то, наверное да.

– Да? – немного удивилась она, – А почему?

– Ну, Эрлкег… По ходу, просто, я так устроен.

– А может, кэп, это просто потому, что ты в панцире, как рыцарь Круглого стола?

– Хэх… Это комплимент, или наоборот?

– Ни то, и ни другое, кэп. Мне так кажется, и я это сказала. Ты не доверяешь никому и ничему в мире. Ни людям, ни природе, ни технике, ни даже себе. Наверное, это очень грустно, вот так все время в панцире. Я не лезу в твою жизнь, но…

…Кйоккенмоддингер немного повернула голову, так, чтобы Корвин мог увидеть ее фиалковые глаза, похожие сейчас на инопланетные озера, наблюдаемые с орбиты. Он вздохнул и без особых эмоций произнес:

– Просто, я так устроен.

– Ты это уже говорил, – напомнила она.

– Да, я уже говорил, и вряд ли скажу что-то еще. Давай-ка положим эту тему в архив на полку «необъяснимое, но неопасное», и пойдем пить чай. Ты хочешь цветочного чая?

– Наверное, хочу, – Эрлкег улыбнулась, – а про эту тему забудь. Она неправильная.

…

Хорошая штука – кухня под навесом во дворе. Можно заварить чай, подогреть тосты с джемом, и устроиться рядом на циновке, уже не под навесом, а прямо под звездами, и болтать о чем угодно. Был штиль, и потому ощущался только слабый ночной бриз, он приносил с маленького центрального горного массива Косраэ слегка резковатый запах листьев в джунглях. Где-то там, среди речек и крошечных озер скрипуче и не в ритм квакали лягушки. Наверное, эта ночь им тоже казалась романтичной…

– А кто в домашней лаборатории? – поинтересовалась Эрлкег, заметив полоски света, пробивающиеся сквозь щели ворот ангара.

– Не знаю, – штаб-капитан пожал плечами, – или тинэйджеры балуются, или фон Зейл испытывает очередной наплыв инженерного фанатизма.