Олаф Бьорн Локнит - Склеп Хаоса

Безликая комната чем-то напоминала своего владельца. Вроде бы Деррика в Карташене знали все, и он знал всех. Но донна Вальехо затруднялась назвать имена его близких друзей или подружки. Таких просто не существовало. За два года молодой человек вполне привлекательной наружности и с хорошо подвешенным языком не нашел ни приятелей, ни любовницы? Расскажи кому – не поверят. Или он умудряется так хорошо скрывать личные дела от посторонних глаз?

– Деррик, – на всякий случай негромко окликнула Агнесса. Вместо ответа – тишина, нарушаемая шелестом жестких листьев сада. Последний раз она мельком видела Деррика в гавани и, разумеется, ему и в голову не пришло предупредить о времени своего возможного появления в усадьбе. Впрочем, в последние два дня сама размеренная жизнь Карташены пошла кувырком. Так что какой смысл требовать соблюдения правил этикета!

Вернувшись к себе, госпожа графиня ожесточенно подергала за шнурок колокольчика, вызывая служанку, и задумалась. Первый из изобретенных ею планов, более безопасный, неосуществим. Придется действовать по второму. Рискованно, никто не спорит, но другого выхода ей не оставили.

– Пепа, – донна Вальехо обернулась к торопливо вбежавшей в комнату девушке – пухленькой, черноволосой и глазастой, подобно всем уроженкам Побережья, – мне нужна твоя помощь. Приказать я тебе сейчас не могу, только попросить. Не захочешь – я не обижусь.

Девчонка озадаченно приоткрыла ротик и, покосившись на дверь, шепотом спросила:

– Это из-за вашего дядюшки, госпожа графиня? Я его видела – ходит по нижней террасе, хмурый, как… как… как не знаю что! Ворота зачем-то приказал закрыть и все двери тоже, и караул поставить…

– Вот поэтому мне и нужно, чтобы ты мне помогла, – оборвала болтовню служанки Агнесса. – Раздобудь мне платье. Все равно какое, чем неприметней, тем лучше. И еще – как выбраться из дома, чтобы никто не заметил?

– Платье – это мы мигом, но… – Пепа скромно потупила глазки. – Не обучены мы без позволения из дому сбегать. Не сердитесь, госпожа, не могу я…

– Пе-па! – раздраженно сказала донна Вальехо. – Не надо устраивать представление. Я же отлично знаю, что все вы по вечерам удираете в гавань, особенно если корабли приходят – потанцевать и похихикать. Я кому-нибудь из вас за это трепку устраивала? За дверь выгоняла? Дядюшке ябедничала?

– Не-е… – протянула Пепа.

– Так почему же ты дурочку невинную из себя строишь?

– Я сейчас, – поколебавшись, решительно заявила служанка и стрелой вылетела за дверь. Вернулась она действительно «сейчас» – Агнесса не успела даже медленно сосчитать до пяти десятков.

– Вот, – Пепа бухнула на кресло пестрый ворох тряпья. – Выбирайте.

Кроме одежды, девушка притащила еще масляную лампу в бронзовом фонаре и небольшой кинжал в ножнах, пристегиваемых к руке и прячущихся под рукавом.

– Толку от него немного, – озабоченно предупредила Пепа, возясь с ремешками. – Но напугать можно. Вы поосторожней на улицах, госпожа Агнесса. Время нынче лихое. Может, мне с вами пойти?

– Не надо, – с трудом выдавила донна Вальехо. Ей очень не хотелось идти в город одной, но кто-нибудь может обратить внимание на отсутствие служанки. – Запомни – ты меня весь вечер не видела, я тебя ни разу не вызывала, а когда ты приходила и стучалась – тебе никто не открыл, и ты решила, что госпожа спит. Да, и спасибо тебе. Хочешь, я тебе потом все мои старые платья отдам?

– А-а… – девушка пренебрежительно махнула рукой. – Вы, главное, в тени держитесь и по сторонам поглядывайте. И вернитесь целехонькая, а то я себе никогда в жизни не прощу.

– Вернусь, – очень серьезно пообещала Агнесса. Она уже успела натянуть широкую черную юбку с аляповатыми цветами, белую блузку и оказавшийся ей великоватым красный бархатный лиф. Потом заперла изнутри дверь и, подумав, сунула ключ в болтавшуюся у пояса сумку. Еще пригодится. А если дядя обнаружит исчезновение племянницы, пусть сам додумывается, каким образом та ускользнула из запертой комнаты.

…Две женщины (одна несла еле светившую лампу, вторая – закутанная в темный короткий плащ) осторожно прошли через темный пустовавший обеденный зал Дома на Холме и спустились по неприметной лестнице в помещения слуг. Скрипнула открывающаяся дверь, заскрипели под торопливыми ногами мелкие камешки. Женщины пробежали по дорожке, огибающей сад, выскочили к глухой каменной стене и остановились, прислушиваясь.

– Где-то здесь… – пробормотала женщина с фонарем. – Не помню точно… Десять шагов от старой оливы… Только где она, эта олива?

– Вот, – ее спутница дотронулась ладонью до шершавого ствола скрюченного дерева и настороженно подняла голову. – Пепа, ты ничего не слышишь? Кто-то бежит…

Пепа лихорадочно опустила заслонку на фонаре. И без того неяркая бело-оранжевая искорка погасла. Приближающий мягкий топоток стал отчетливее, и через миг что-то шумно пыхтящее с размаху ткнулось в колени Агнессы.

– Чин! – ахнула донна Вальехо, опустив руку и нащупав короткую жесткую шерсть. – Чинкуэда, ты что здесь бродишь? Где твой хозяин? Вернулся домой?

Собака негромко тявкнула и закрутилась под ногами, виляя обрезком хвоста.

– Донна Агнесса, вы бы ее с собой прихватили? – с надеждой предложила Пепа. – Она любого злодея прогонит. Чинка, да не прыгай ты на меня! Ну-ка, отыщи дверь! Дверь, понимаешь?

Чинкуэда заметалась возле стены, остановилась, взрыв широкими лапами землю, и тихонько заскулила. Служанка подошла к ней, чуть слышно звякнули ключи и казавшаяся просто выступом часть ограды приоткрылась, став маленькой и низкой створкой двери.

– Сюда, – сказала Пепа, отдавая фонарь. – Вы в гавань? Тогда ступайте вниз, через два перекрестка будет Корабельная.

– Туда, – вздохнула госпожа графиня, ощущая себя прожженной заговорщицей при Кордавском дворе. Пригнув голову, она пролезла в узкий дверной проем, крепко сжимая ручку фонаря. Чинкуэда выскочила за ней.

– Удачи, – шепнула вслед Пепа. Дверца встала на место, снова превратившись в неотъемлемый участок высокого каменного забора.

Агнесса осталась одна на темной, незнакомой улице. Вокруг плыла летняя ночь – душная, наполненная смешанными запахами свежей гари и цветущих садов. В отдалении темной подавляющей громадой возвышался Дом на Холме, в некоторых окнах верхнего этажа тускло светились огоньки.

«Ты сам вынудил меня к этому, – зло подумала девушка. – Я тебя предупреждала. Если бы я не была тебе кое-чем обязана, я сделала бы все, чтобы завтрашнее утро стало для тебя последним утром в должности градоправителя. Но у меня тоже есть понятия о дворянской чести и долге. Так что можешь не беспокоиться, дядюшка – твое тепленькое место от тебя никуда не денется. Однако веселый денек я тебе устрою… до смерти будешь вспоминать!»