Вероника Иванова - Комендантский час

Дома, по крайней мере, все выглядело честнее: языковой барьер, который не переступить, потому что физически невозможно знать все наречия сразу. Но, как видно, главное препятствие кроется гораздо глубже.

— Неужели настолько трудно сосуществовать? Вам же это удавалось какое-то время. Или притворялись, а сами зубами по ночам в подушку скрипели? Так чему теперь удивляться?

Наверное, непросто признать право чужака на те же поступки, которые любишь совершать сам. Но может быть, нужно просто перестать делить все на свете на свое и чужое?

— Только одно правило затвердили: когда соседу плохо, мне — благодать? А не работает оно. И никогда не работало.

Куда вы денетесь с подводной лодки, олухи? Не понимаете, что сейчас вся доступная вам вселенная сконцентрирована тут, в обводах шипастой сферы, и настолько мала, что уже не распадется на княжества, графства и имения? Хотя нет. Все-таки сможет. Только это будет почище, чем ядерный распад.

— Все, что тут понастроено, возникло не потому, что кто-то один взмахнул палочкой. Десятки, сотни, может быть, тысячи. И все — в едином порыве. Вот тогда что-то получается, хоть хорошее, хоть плохое. Не нравится нынешняя жизнь? Флаг вам в руки и бог в помощь. Меняйте. Только вместе и открыто, а не кучками и исподтишка.

В обществе, где клич любого понятен каждому, и не уметь договариваться? Да на кой черт вам тогда весь это научно-технический прогресс сдался? Сидели бы по своим планетным норам и не высовывались.

— Природа и так вас развела по разные стороны, зачем еще усугублять? Неужели все те годы, что вы слышали друг друга, ничему вас не научили? Или, как это водится, слышали, но не слушали?

Если к хорошему привыкается быстро, к тому, что входит в тебя с молоком матери, даже привычка не требуется. Оно ведь всегда тут, всегда под рукой, безотказное и послушное.

— В кошельках друг у друга деньги считать бессмысленно. Тем более когда имеется общий кошель. Один на всех. Вам бы лучше подумать, как в нем прорехи залатать. Сообща.

Так горько и обидно, что аж плакать хочется. Я ведь думал, наивный, что здесь, в светлом будущем, все хоть немного другим стало, начиная с людей. И снова лоханулся в своих фантазиях. Что с рогаткой, что с гаубицей — питекантроп остается питекантропом. Пожрать, поспать, отыметь кого-нибудь, во всех смыслах, а главное, поставить высокий забор вокруг своих владений — такова она, вечная программа партии и народа.

— Если между собой дружить не научились, дружите против. Это же общая ваша беда, она для всех случилась, без исключения.

Если они меня сейчас прирежут, будет даже хорошо. Еще лучше, конечно, было отбросить сандалии заранее, хоть в той же гостинице: тогда не успел бы разочароваться. И умер бы в счастливой уверенности, что и дома когда-нибудь, вот-вот уже, все станет просто замечательным. Единым, прогрессивным, прекрасным и понятным для всех.

— Всегда есть другой враг, выше и дальше, чем вы видите. Противник, с которым действительно достойно сражаться. А вы… куличики в песочнице топчете. Не стыдно?

Для кого я вообще все это говорю? Наверное, по большей части для себя. Однако собственный голос слышу как доносящийся откуда-то издали. Эхом. Может быть, потому что он отражается от стен и по пустой улице возвращается обратно?

Э, да они же разбежались… И когда успели? Вроде еще минуту назад стояли, глазея, а теперь вокруг никого. Ни одной живой души. Бутон металлический, и тот мертвый.

Отправиться к следующему?

Сил нет, желания — тем более.

Кому вся эта лабуда вообще нужна? И мне-то не особо. Если Вася помер, его уже не вернешь ни стертыми ногами, ни другими жертвами. Если жив и здоров, но нарочно обретается в другом месте, что ж, имеет право. Хотя было бы неплохо узнать, почему он так решил. Или просто услышать, не важно что, пусть даже какую-нибудь ерунду вроде…

— Ну, Лерыч, ты зажег! Я бы попросил больше так не делать, но это, наверное, бесполезно?

Он стоит позади меня, шагах в десяти, не больше: это я узнаю, когда решаюсь обернуться.

Правое плечо упирается в выступ стены, ладони прячутся то ли в карманах, то ли в складках сюртука. Привычно лохматый. Непривычно озадаченный.

— И давно ты…

Здесь стоишь? То есть давно ты просто — здесь? Пожалуй, глупее и бессмысленнее вопроса не придумать. Тем более если ответ известен: с аукционного дома как минимум. Но если учесть, что туда мой странный приятель вряд ли заявился случайно, вся эта катавасия длится уже бог весть сколько времени.

— Тебе в рот стоило бы вбить кляп. Чем раньше, тем лучше. Вот так, словно ничего не случалось. Мы все те же, все там же. И мне снова становится наполовину обидно, наполовину стыдно.

— Я ничего такого не говорил.

Вася меланхолично парирует:

— Ну это как посмотреть. По сути, да, ничего нового. А вот по форме… Молодецкий задор пополам с проникновенной истерией — коктейль в стиле приснопамятного папы Пия Пятнадцатого, незадолго до получения им ранга блаженного.

Сам знаю, что получилось как-то нелепо. Сорвался. Или взорвался? Наверное, надоело смотреть на чужую тупость. Хотелось… Ага, общения. Хотя обычно присутствие толпы действует на меня обратным образом. В любом случае, запал если и был, то благополучно иссяк, особенно когда на голову холодным душем пролилась очередная новость.

Странно только одно: почему я ничуть не удивлен? Почему ощущение такое, будто все как раз встало на свои места?

— Лучше бы нам убраться отсюда поскорее. Согласен?

Естественные решения. Простые действия. Может, так оно и правильнее. Вычеркнуть пару прошедших дней из календаря — чего проще? Или вообще посчитать случившееся сном. Дурным, назойливым и совершенно нереальным.

— Эй? — Его пальцы щелкнули прямо у меня перед носом. Думает, я в прострации? Зря. Пусть ярость ушла, но ясность сознания никуда не делась.

Хуже всего, что даже спрашивать его ни о чем не нужно. Во-первых, соврет — недорого возьмет. Во-вторых, а смысл?

Мы о чем-то договаривались? Обменивались обещаниями? Клялись в верности и преданности? Да ни черта! Я тупо плыву по течению. Вася основную часть нашего совместного времени явно и показательно развлекается. Берет от жизни все, как говорится. А взять, похоже, способен многое. Одно то, как он разделался с Коляновым громилой, уже тревожный показатель.

— Я тебя на закорках не потащу, не надейся. Никогда не любил работать муравьем.

Ну еще бы! В Спящую красавицу играть куда как приятнее.

И все же язык чешется. Да так сильно, что не успокоюсь, пока не выдавлю из себя:

— Почему ты…

Вот с чем у него полный порядок, это со взглядом. Прямой, внимательный, почти изучающий. И ни в малейшей степени не виноватый.