Любовь Черникова - Защитница

Кажется Защитник остался доволен…

Церемониальные поклоны, чопорные жесты… Как же это все раздражало!

Раздражала Глафира.

Она пришла и, по традиции молча опалив ненавидящим взглядом, помогла надеть платье, а затем и снять в конце урока. Все остальное время девушка просидела в уголке тихо, как мышка.

Лишь черные глаза блестели, пожирая Паситу.

Дома Кира, устало опустилась на лавку, застеленную свежими простынями, от которых успокаивающе пахло лавандой. Выудила из внутреннего кармана куртки маленький пузырёк.

Налила из кувшина воды в кружку и отмерила из флакона три капли — ни больше ни меньше, как наказала Матрена. Знахарка не обещала, что сны исчезнут, но гарантировала — больше Кира их не будет помнить.

Глава 27

С тех пор как Кира начала принимать снадобье, которое дала Матрена, сны ей больше не снились. Никакие. Ни обычные, ни те — странные. Это радовало. Наконец она смогла вздохнуть с облегчением, хотя смотреть на Защитника все равно было как-то неловко.

Пасита же на неё будто за что-то злился. Рычал всё время, зыркал недовольно.

Это казалось вдвойне странным, учитывая, что на тренировках она, наконец, начала делать успехи.

Теперь далеко не каждый удар попадал в цель, Кира блокировала, уворачивалась и частенько успевала дать сдачи. Хотя, конечно, для тренированного Защитника её удары были, что комариный укус, но охотница помнила его прежние слова, о том, что Защитники дополняют приемы силой.

— Передохни и продолжим. — Пасита, хмурясь, посмотрел на низкое серое небо.

Уж больно не любил вот такое вот преддверие зимы.

Порыв северного ветра взметнул листву и бросил в лицо водяную взвесь, через минуту превратившуюся в колючие снежинки. Он невольно поёжился, хотя и не чувствовал холода так, как его чувствуют обычные люди.

Погода нагоняла тоску, вдобавок те сны ему больше не снились, и это отчего-то злило. Будто у него украли сокровенное. Что-то, что принадлежало только ему одному.

«Не только», — он опроверг сам себя, покосившись на Киру. Теперь ничто больше не отвлекало от мыслей о возвращении в столицу, а Затолан не спешил его призвать обратно: «Чего же этот змей тянет время?».

Пасита надеялся добиться от девчонки выплеска и с чистой совестью отправится обратно в Орден: «Махаррон, ты без сомнения все знаешь, старая сартогская собака. Не даром же твой выродок Каррон провел столько лет здесь, в глуши. Тогда-то ты не сможешь выставить меня идиотом. Любой Защитник увидит отпечаток её проснувшейся силы на моей ауре. Прямо как в старые добрые времена», — тин Хорвейг усмехнулся.

Из Книги Излома он узнал, что когда-то Настоятели рыскали по всему Княжеству в поисках новых членов Ордена. Жили рядом с таким ребенком, в ожидании выплеска, а уж только потом тащили нового адепта на обучение. Не то что сейчас, Орден дает приют, кормит и поит любого ублюдка рождённого от семени Защитника, пока тому не исполнится пятнадцать, надеясь, что драгоценный отпрыск не подохнет от нелепой случайности и не окажется за пределами страны. Лишь потом следует Церемония определения — раньше артефакт попросту не сработает. После сего знаменательного события половина получит пинок под зад, потому как совсем не имеют силы. ещё треть слабаков станет носить гордое имя Хранителей Знаний.

Пасита сплюнул, раздражаясь. Запасной план оказался на грани провала. Теперь уже поздно отправляться в дорогу. Должно быть пройдет не меньше месяца, прежде чем расквашенные дождями топи не замерзнут. За оставшееся время следует добиться результата, чего бы это не стоило. Он не может ждать вечно, пока дядя ведет собственную игру — в том что Затолан именно этим и занят, Пасита не сомневался.

Он покосился на Киру, и новая волна противоречивых чувств окатила с ног до головы. Девчонка сидела на земле в позе лотоса и, безмятежно улыбаясь, подставляла лицо ледяному ветру. Снежинки таяли на её порозовевших щеках и чуть обветреных губах, превращаясь в маленькие капельки. Розовый язычок, мелькнув, слизнул одну.

Кира прикрыла глаза и втянула носом воздух, будто принюхиваясь.

Желание обладать ею сейчас же спорило по силе с раздражением: «Пока я как баба ломаю руки в поисках выхода из сложившейся ситуации, она вздумала наслаждаться погодой!».

Глаза Защитника нехорошо сузились.

Кира радовалась первому снегу. Неповторимый запах свежести и обновления будоражил душу. Мечталось тропить русака [выслеживать на охоте зайца-русака. Прим. автора] утром по первому снегу, как в прежние безмятежные времена. Она вздохнула, и улыбка чуть померкла: «Да разве ж Пасита отпустит? Вон даже всю учебу отменил, теперь с утра до ночи только и делаем, что деремся…»

Неожиданный удар в плечо опрокинул на бок. Ошеломленная Кира еле успела откатиться в сторону, поднимаясь на ноги.

Кира едва смогла приподнять веки, но не увидела ничего такого, что ей не подсказали бы запахи и ощущения. Мерно покачивало. Пахло кожей и мужским потом.

Чуть меньше лошадью. Пальцы на босых ногах онемели от холода, но сил пожаловаться не было. Тело отозвалось болью на попытку отодвинуться подальше от ненавистного ей человека. Крепкая и тяжелая рука лишь чуть напряглась, прижимая крепче.

— Прости, — раздался едва слышный хриплый шепот. Щетина уколола голову, и сознание, пожалев, покинуло охотницу снова.

Пасита зарылся носом в русые волосы. Свои эмоции к такой вот беззащитной Кире он не мог объяснить. На поле не чурался загонять её до полусмерти. Бил не жалея, не давая подняться, как бил бы любого курсанта тщетно добиваясь выброса силы.

Потом вез домой, а сердце затапливала непривычная нежность пополам… с чувством вины?! Дома же Защитник впадал в злую хандру, испытывая… Муки совести? Эта мысль стала открытием.

Успокаивало лишь то, что девчонке все нипочем. Сила её защищала даже получше, чем его самого. Ночь. День. Она снова на ногах. Ни один из курсантов Ордена на такое не способен.

Захотелось выпить чего-нибудь покрепче. подошёл бы «Сагалийский Ханаретто», от которого пресекается дыхание и слезятся глаза. Его принято разбавлять ягодным соком, но сейчас он употребил бы чистый.

Пролетел уже целый месяц с тех пор, как земля укуталась белым пушистым покрывалом и ударили трескучие морозы. Вечера Защитник коротал в одиночестве сидя у горячей печки и заливая тяжелые думы вином. Изредка его покой нарушала Глафира. Робко входила и, если не гнал её сразу, молча клала ему руки на плечи, одаривая неспешной лаской. Все это в полной тишине. Говорить он ей запретил, лишь закрывал глаза, представляя на её месте другую.